Вне зоны доступа

– Это когда интернет-знаменитость нанимает человека, чтобы он публиковал миллион фотографий в день и поддерживал активность в их ленте, чтобы они могли валяться и смотреть видео.

Я удивленно посмотрела на свою гораздо более молодую и осведомленную сестру.

– Это обычное явление? – спросила я.

Она пожала плечами.

– Ну, конечно. Многие из них совершенно открыто говорят об этом. Некоторые не упоминают об этом, но это можно точно определить, потому что их гострайтер говорит все правильно и делает все приятнее, чем есть на самом деле. Но мне не нравится, когда люди так делают. Я думаю, что это фальшиво.

Я сглотнула.

– Более фальшиво, чем просто быть инфлюенсером в Интернете? – спрашиваю я.

Джессика посмотрела на меня как на сумасшедшую.

– Инфлюенсеры не фальшивые. Конечно, многие из них делают все сами. Они могут быть действительно вдохновляющими, показывать свою реальную жизнь и побуждать людей быть самими собой. Они что-то вроде агентов по расширению прав и возможностей.

– Как @Mia&Mike? – категорично спросила я.

– Да! – решительно ответила Джессика. – Подожди. Вот для кого ты пишешь посты?

Я попыталась придумать, как на это ответить. Может, ничего не говорить? Хотя сейчас самое подходящее время расставить точки над «i».

– Я в это не верю. Она определенно никогда раньше не пользовалась услугами гострайтеров. – Джессика нахмурилась. – И еще…

Ее голос сорвался.

– Да? – откликнулась я, невозмутимо поворачиваясь к ней.

– Ну, это странное совпадение, вот и все. Ты работаешь в Pictey, и ты увидела мой пост в ленте Мии, и узнала, что я сделала… что я сделала.

Я кивнула.

– А потом, неделю спустя, ты уже работаешь на нее? В смысле, как именно это произошло?

– А я думала, ты специализируешься на изучении коммуникаций, – парировала я.

– Какое это имеет к этому отношение?

– Ты просто устанавливаешь удивительно разумные связи для человека, чья карьера направлена на то, чтобы заняться пиаром.

Ее лицо вытянулось.

– Я не буду заниматься пиаром, – ответила она. – Хотя я бы занималась, если бы могла. Но мне это не светит. Меня выгоняют из университета.

Я недоверчиво посмотрела на свою сестру.

– Должно быть, ты шутишь.

Она печально покачала головой.

– Меня поймали на жульничестве на последнем экзамене.

Я чуть не упала на пол от шока.

– Ты жульничала? На выпускном экзамене по коммуникациям? Что за черт, Джессика! Коммуникация – это навык, которым люди обычно овладевают годам к пяти!

Она вскочила с постели.

– Не знаю, из чего, по-твоему, состоит работа в этой сфере, но я не успела по управлению конфиденциальностью.

– А, – протянула я. – Это многое объясняет.

Она подняла забинтованные руки.

– Что это вообще значит?

– Это значит, что ты разместила свою предсмертную записку на платформе социальных сетей. Конфиденциальность – не твоя сильная сторона, – объяснила я.

Джессика, которая всю свою жизнь была жуткой хохотушкой, смеялась над детскими книжками, подростковыми слабостями и сценками в Saturday Night Life, многие из которых я не совсем понимала, начала плакать. Я сдулась и начала думать, куда деть руки.

– Это не так, – отрицала она сквозь слезы. – На самом деле, это не так. Мама должна была пойти на этот урок за меня. Моя подруга Джулс сказала мне, что мама сообщила ей, что я была в больнице из-за проблем с кишечником. Понимаешь, проблем с кишечником. Она, должно быть, совершенно унижена.

Должна признаться, вероятно, так оно и было. Две дочери, пытавшиеся покончить с собой, выглядели как следствие закономерных причин. Но Джессика не знала обо мне и моей «срочной поездке в Азию».

– Она не должна быть унижена, – заметила я. – Люди твоего поколения очень восприимчивы к депрессии. Твои шансы еще больше увеличиваются из-за семейной склонности к перфекционизму, необоснованным образцам для подражания и недолеченной депрессии. Вероятность подвергнуться сексуальному насилию – один к трем, твои шансы найти работу, которая будет покрывать расходы, составляют тридцать процентов, а средний долг за студенческие кредиты у вашего поколения колеблется от одной до трех сотен тысяч долларов, в зависимости от того, на кого учиться.

– Боже! – воскликнула Джессика и начала плакать сильнее.

– Я пытаюсь тебя немного утешить, – настаивала я.

– У тебя это ужасно получается!

Я вздохнула.

– Да. Я это вижу. У меня не очень высокий «коэффициент эмоционального интеллекта», – сказала я. – Вот почему твой уход со мной может быть не такой уж хорошей идеей. Я боюсь, что расстрою тебя, и ты снова причинишь себе боль.

– Все не так, – ответила она. – Можно сказать, что я не хочу умереть. Но я не знаю, как мне быть живой.

Я кивнула, села на ее кровать и попыталась придумать, что бы сделала Кэррин. Она бы подождала, пока Джессика продолжит, так что и я замолчала.