Внеклассная алхимия – 2

Продолжим рыться в идеалах. Итак, паспорт не взяли. После этого отказник – в рамках текущего общества людей – обретает интересный юридический статус, ближе к статусу ценного животного, нежели человека. Человек, не принявший паспорт, обитает рядом с нами. Его жизнь охраняется чем-то вроде занесенности в Красную книгу, убить его – несет плохие следствия для убийцы, но существенно иные, чем убийство члена общества.

А если этот «сам-себе-общество» сам начнет убивать, воровать или просто гадить? С ним расправятся, но по иному принципу, чем с преступником-человеком. В строгом смысле, такой одиночка – не преступник вообще. Его действия не считаются преступными, он совершенно невинен, просто его надо скорее истребить (или как-то иначе обезвредить), как надо истребить волка, таскающего овец. Если же овец таскает преступник, с ним будет несколько иная процедура.

Нет преступления, пока нет закона, и нет закона, пока человек не подписался. Можно, повторю, не подписываться. Ни на Уголовный кодекс, ни на внутренний распорядок фирмы, ни на устав монастыря, ни на другой устав, вольному – воля. Подписка идет как сделка. Человек, подписавшись на ограничение свобод, навешивает на себя пассивы, но взамен получает доступ к активам, чья ценность перевешивает. К примеру, если на закон подписаться, то закон начинает тебя охранять. Чем больше обязательств, тем больше прав. Ради них и заключаются договоры.

Теперь вернемся к началу. В нашей картине все ограничения, лежащие на человеке как его долг, оказываются следствием его же решения. Но ведь это и есть свобода!

Есть древний философский вопрос-парадокс: может ли гипотетический всемогущий Бог нарушить закон, который сам создал как нерушимый? Любой ответ якобы указывает на отсутствие всемогущества. На несвободу того, кто свободен по определению.

Есть грамотный ответ на вопрос: теперь уже нет. Вот именно так звучащий. Бог свободен абсолютно, здесь нет предела. Просто люди склонны понятийно путать свободу и независимость. Независимость это «делаю сейчас, что хочу, без ограничений». А свобода это «я причина самого себя». В чем разница? Если мое хочу ограничено моим же решением, бывшим ранее, с моей свободой все в порядке.

Базовый грех

Можно ли свести все «плохое», что может натворить человек, к единому знаменателю? К праформе плохого и людям вредного?

Ведь, как известно со времен Канта, по содержанию ничего плохого и нет. Поясню на примерах, чем грубее, тем лучше. Не обязательно «плохо» бить человека ногой в лицо, лгать, воровать, совращать несовершеннолетних и т. д. Даже убивать.

Оправдание просто. А если он сам этого хотел? Хотели два человека подраться, например, так же бывает? А некоторым, как все знают, но все равно скажу по секрету – очень нравится война. Как-то выпивал с ветераном двух чеченских кампаний, он говорил – да, был кайф, здесь все скука, а там – нет, будет война – снова поеду. Я не уточнял, что приятнее – убивать или рисковать быть убитым, да и незачем, да и глупо такое уточнять, «война» это комплекс того и другого, и некоторым нравится, да. Число таких людей в двух нациях вполне достаточно, чтобы устроить небольшую войну ко всеобщему удовольствию. Просто надо, чтобы в зону военных действий не попали случайные люди, то большинство, которому война на хрен не сдалась, следует воевать где-нибудь на необитаемом острове – и будет всем счастье.

Есть субкультуры, где принято обманывать и не уважать чужую собственность, есть такие подростки, кому уже нужен секс, и если его (или ее) не совратили пораньше, жизнь пошла хуже, чем могла бы пойти, и т. д.

Так же и любое «добро», вроде бы доброе по содержанию, легко обратимо во зло. Можно задолбать человека вусмерть своей «влюбленностью», «заботой» и прочим. «Кого вы ненавидите больше всего?» – спросили одного философа. «Людей, предлагающих мне помощь тогда, когда я в ней не нуждаюсь». Во как. Эпатировал, надо думать. Но все-таки.

Единственный принцип, определяющий плохое – навязчивость. Предложить человеку то, чего ему не надо. «Эй, сука, сюда иди», – один человек явно хочет подраться, и плохо не то, что он будет бить второго, а что второму этого не надо, по крайней мере, здесь и сейчас.

Навязчивость бывает разной степени тяжести. Понятно, что навязать человеку букет роз не так страшно, как матерную беседу («оскорбление»), а беседу не так страшно, как секс («изнасилование»), и т. п. Но розы – тоже нехорошо.

Но если, положим, два чумазика из гетто подписались, ко всеобщему удовлетворению, подраться за 1000 долларов – они же все равно дерутся каждый день и каждую ночь, а чего им? все хорошо. Несчастный влюбленный куда более неприличное явление, да и любой иждивенец, если его содержат не из любви и великодушия, а потому, что он так «устроился».