Внеклассная работа

Гунь Вей неловко переминался с ноги на ногу под пристальным взглядом дяди. Сынь Чи был недоволен – нет, очень недоволен, – хотя посторонний, пожалуй, и не заметил бы. Душевное состояние хозяина лавочки выражалось разве что в чуть более резких, чем обычно, движениях пальцев: Сынь Чи был хорошо воспитан и умел скрывать чувства.

– Почему ты не отдал русским девочкам их собственность? – осведомился дядя. – А если они приведут полицию? Мою лавку могут закрыть, а меня посадить в тюрьму – сейчас война, кто будет разбираться, виноват я или нет?

– Но, дядя Сынь, у меня нет того, что они разыскивают, – оправдывался подросток. Я…

– Люди хотят для себя богатства; если его нельзя обрести честно, следует избегать подобных желаний, – наставительно произнёс дядя. – Почему ты решил, что сможешь умножить своё достояние нечестным путём? Или ты надеешься найти дом, дверь которого открывается этим ключом, и ограбить владельцев?

Гунь Вей мысленно скривился. Ну всё, если зануда дядюшка принимается сыпать цитатами из своего любимого Конфуция – это надолго. Но виду не подал, конечно. Нельзя проявлять неуважение к старшим, даже в мелочах.

– Как я теперь могу держать в своей лавке того, кто на моих глазах солгал посетителям? Как можно иметь дело с человеком, которому нельзя доверять? Если в повозке нет оси, как можно в ней ездить?

– Но, дядюшка… – заикнулся было мальчик. – Выведь не раз обманывали русских, а потом радовались! Вот вчера, когда зашла та кухарка…

– Перед человеком три пути к разуму: путь размышления – самый благородный; путь подражания – самый лёгкий; путь личного опыта – самый тяжёлый путь, – назидательно сказал Сынь Чи. Произнося изречения великого учителя, он выделял их голосом, чтобы племянники (а их в лавке работало пятеро) не упустили ни капли божественной мудрости.

– Почему ты решил, что сможешь поступать так же, как и я, не уделив прежде должного внимания размышлениям? И не прожив долгой жизни, которая позволила бы тебе обрести мудрость? Или ты считаешь, что умнее того, кто прожил на свете вчетверо больше, чем ты, и можешь решать так же правильно, как он?

Гунь Вей считал цитаты. Пока их набралось три. Во время подобных назидательных бесед дядюшка обычно ограничивался восемью порциями конфуцианской мудрости, не больше и не меньше. Оставалось ещё пять. А потом он велит племяннику Тао поколотить Гунь Вея палкой. Или не велит. Хорошо бы не велел – Тао затаил на мальчика злобу, и как раз из-за того проклятого ключа. Когда он увидел, как Гунь Вей вытаскивает находку из куртки, забытой русскими в двуколке, то предложил вместе продать ключ и поделить деньги. Гунь Вей отказался.

– Из всех преступлений самое тяжкое – это бессердечие, – продолжал Сынь Чи. – Я был бы бессердечен, если бы не дал тебе высказаться в своё оправдание. Хуже того, я поступил бы неразумно и несправедливо. У тебя есть что сказать?

– Конечно есть, дядя Сынь! – заторопился Гунь Вей. – Помните, ещё весной к нам в лавку приходили двое от глубокоуважаемого Ляо?

Сынь Чи, разумеется, помнил – визит посланцев самого уважаемого в китайских кварталах Люйшуня человека мудрено было забыть.

– Они тогда расспрашивали меня и моего брата, – ему семь лет, и он очень хорошо попрошайничает на улице – где мы взяли монетки, которыми расплатились с рыбником Ван Люем.

– Да, – кивнул Сынь Чи. – Ты ещё ответил, что эти монетки дали вам двое русских детей – мальчик и девочка. Неужели ты солгал таким большим людям?

– Нет, что вы! – замотал головой Гунь Вей. – Как бы я посмел? Я рассказал им чистую правду, ничего не утаил!

– Ты поступил разумно и дальновидно, – похвалил племянника Сынь Чи. – Того, кто не задумывается о далёких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности.

«Пятая, – подсчитал про себя Гунь Вей. – Ещё четыре, и, может, тогда отвяжется?»

– Одна из русских девочек, что расспрашивали о ключе, – не сестра милосердия, а другая, в клетчатом плаще, – как раз и бросала тогда на улице монетки. Те самые, которыми интересовались посланцы глубокоуважаемого Ляо. Вот я и решил, что ему будет приятно получить и ключ тоже. Согласитесь, дядя Сынь, не всякий носит в кармане такой необычный предмет.

Сынь Чи снова кивнул, пальцы забегали ещё быстрее. Лавочник видел малолетнего прохвоста насквозь: тот наверняка рассчитывал получить от уважаемого Ляо несколько монет в награду за ключ, а то и удостоиться благодарности старика. В Люйшуне слово дядюшки Ляо дорогого стоило, и немало мальчишек мечтали оказать старику хотя бы мелкую услугу – просто чтобы быть замеченными. В жизни всё пригодится.