— Все будет хорошо, моя девочка. Все будет хорошо, — прижимает меня к себе, целует в макушку. — Не переживай. Своей паникой ты нервируешь нашего сына. Вот в следующий раз, прежде чем будешь себя заводить по пустякам, подумай о том, что кто-то очень зависим от твоего настроения.
— Ты что ли?
— Да хотя бы я, — слышу смешок. — Ты, правда, Ань много думаешь не том. Вместо того, чтобы выбирать коляски-кроватки, думаешь черт знает, о чем.
Согласиться с ним и пообещать, что больше не буду себя так по-идиотски вести мешает мне очередной приступ боли. Сев в машину, я начинаю наглаживать свой живот, шепотом разговаривать сына, просить его немного посидеть внутри, не спешить. Запрещаю думать о плохом, настраиваюсь на то, что меня скорей всего положат на сохранение, прокапают лекарства и отпустят через пару дней домой. А там я буду лежать на кровати, не переживать, полностью погружусь в выбор детского приданого.
33 глава Аня
Аня
Со страхом смотрю на серьезные лица врачей. Почти все смотрят на монитор, что-то высматриваю, кто-то смотрит на показатели сердцебиения малыша. Схватки, а это оказывается были они, прошли. Я поняла, что это не очень хорошо. Борис Романович задумчиво потирает подбородок.
— Борис Романович, я все же настаиваю на операции прямо сейчас, показатели пульса у ребенка не самые лучшие, — серьезный мужчина со строгим лицом еще раз смотрит на допплер. Сжимаю кулаки, с тревогой всматриваюсь в лицо своего врача. Он согласно кивает, опускает глаза на меня и улыбается.
— Не переживайте, Анечка, в нашем роддоме и таких крошек выхаживают. Все будет хорошо. Не думайте о плохом.
Я заставляю себя улыбнуться. Заставляю себя поверить сказанным словам и довериться профессионалам. Сейчас главное спасти моего сыночка, все остальное неважно.
Мой сын будет здоровым, мы с ним поборемся за счастливую жизнь. Я всегда буду рядом, всегда буду его держать за руку, стоять позади, чтобы в случае падения назад, подхватить его. Я всегда буду его укрывать от непогоды, оберегать от злобы и ненависти этого мира. Мое сердце наполнено безграничной любви к этому малышу.
Приходит медсестра, приносит бумаги, которые я подписываю: согласие на кесарево, на то, что у меня нет никаких противопоказаний на лекарства. Приходит анестезиолог, рассказывает мне, как будет проходить процедура введения наркоза в спину. От его спокойного тона, уверенности в словах немного успокаиваюсь и тоже ему доверяю. Приходит детский кардиолог, его документы вызывают во мне ступор. Я вчитываюсь в черные буквы, а они расплываются перед глазами от внезапных слез.
— Аня, не надо преждевременно себя накручивать. Этот документ формальность, возможно, никакой операции нам и не потребуется проводить, — скрепя сердце, я подписываю разрешение о проведении срочной операции на сердце, если это потребуется. У меня фантазии не хватает представить, как врачи доберутся до сердечка моей крошки.
Меня оставляют одну. Кладу ладони на живот. Малыш слабо шевелится, мое сердце от беспокойства сжимается. В голову лезут нерадостные мысли, отгоняю их от себя, а они все равно возвращаются и ненавязчиво зудят. Я стараюсь не думать о разрешении, про себя молюсь о том, чтобы оно и не потребовалось ни сегодня, ни вообще.
Еще раз оглаживаю животик. Сегодня его уже не будет, а на руках окажется мое персональное счастье. Мой маленький любимый человек. Еще не родился, а уже так много чего перенес. Сильный, неповторимый, красивый.
— Готовы? — мне улыбается милая медсестра, я сдержанно киваю головой. Ни черта я не готова. И жутко боюсь. И хочется, чтобы рядом был Никита. Знаю, что сидит в приемной. Будет сидеть до последнего, пока ему не сообщат, что ребенок родился и со нами все хорошо.
— Садимся, расслабляемся, — анестезиолог улыбается, заходит мне за спину. Я смотрю перед собой. Храбрости оглядеться по сторонам нет, сердце грохочет в груди, как товарный поезд, часто и громко.
— У вас очень сильный пульс.
— Я волнуюсь.
— Подумайте о том, что уже сегодня родится ваш малыш.
Меня пробирает от мурашек, как только я осознаю сказанные слова. Сегодня? Сейчас? И смогу его увидеть? Начинаю волноваться еще сильнее. Меня укладывают на операционный стол. Бориса Романовича узнаю сразу же. Он мне улыбается, об этом догадываюсь по приподнятым уголкам глаз.
— Я ставлю 80 % на то, что ваш диагноз, из-за которого вы переживаете, не подтвердится.
— Вы думаете?
— Коллеги сказали, что все станет ясно после осмотра ребенка. Думайте об этом, — отворачивается от меня. Глубоко вдыхаю, смотрю на потолок. Все будет хорошо. Сегодня со всех сторон об этом говорят, эта позитивная мантра просто не может быть омрачена.
Я слушаю, как тихо врачи между собой переговариваются. Периодически встречаюсь глазами с анестезиологом. Где-то через десять минут меня начинает клонить в сон, хотя обещала себе стойко продержаться до конца. Я уже не прислушиваюсь к словам, все становится расслабляющим гулом. В голове появляется пустота, которая постепенно заполняется мыслями о тех, кто сейчас не рядом.