Претензии в адрес ЕАК во многом напоминали кампанию по борьбе с буржуазным национализмом в историографиях народов СССР. Но в случае ЕАК ситуация дополнительно осложнялась особым местом, которое евреи занимали в национальной структуре Советского государства, и переменами в их национальном самосознании, произошедшими во время войны. В первые 20 лет существования Советского государства евреи были образцовой советской нацией. Они были идеальными пролетариями: лишенные своей родины, они обретали ее благодаря революции и потому демонстрировали исключительную преданность новому социалистическому отечеству. Они легко отказывались от своей религии, обрядов и этничности ради классового сознания и высокой русской культуры. Они уезжали из местечек, были подвижны, стремились к образованию, то есть демонстрировали все те качества, которые должны были создать нового советского человека. Но главное — они не хотели быть евреями, а хотели быть советскими людьми и потому оказывались ими едва ли не в большей степени, чем какой-либо еще советский народ674
. Все это изменилось во время войны, когда в ответ на антиеврейскую политику Гитлера у советских евреев возродилось национальное чувство, а затем и интерес к своей еврейской культуре. Для большинства из них национальная самоидентификация была актом гражданской солидарности с жертвами гитлеровского режима, но внезапно проснувшийся интерес к давно отринутой этничности обнаружил, что самая советская из наций вовсе не преодолела свое национальное чувство, а лишь скрывала его на протяжении десятилетий. Это обстоятельство заставило советское руководство настороженнее относиться к проявлениям еврейского самосознания и обратить особое внимание на то, какую функцию выполняют межгосударственные еврейские коммуникации в выстраивании внешней репрезентации СССР.В 1947 году особое внимание Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) привлекло «Воззвание к Всемирному еврейскому конгрессу культуры», в котором описывались лишения, выпавшие на долю еврейской нации в последние годы, и героизм, который ее представители проявляли в самых ужасных условиях. Из документа следовало, что его главной целью была мобилизация «всех прогрессивных сил евреев для защиты и укрепления еврейской культуры» и что только «прогрессивная еврейская культура, обращенная к передовым силам мира, в состоянии вооружить и внутренне обобщить народ в борьбе за его существование»675
. Текст, в котором утверждалось, что только объединение евреев способно «показать всему миру, что и в застенках гетто, и в страшной обстановке уничтожения, и в партизанских укрытиях этот народ самоотверженно и мужественно сохранял свою культуру и пронес ее сквозь гибель и крушение для новой жизни», демонстрировал, что из образцовых советских людей евреи легко превращались в их конкурентов. Привычный нарратив об угнетенном народе, который, превозмогая страдания, объединяется, чтобы бросить вызов реакционным силам и построить новую жизнь, получал тут не классовое, а национальное воплощение, но сохранял свои очертания. Отказываясь от классового самосознания в пользу национального, евреи обращались к тем же «передовым силам мира», к которым апеллировала советская пропаганда.