Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

Фильм произвел отрицательное впечатление не только на Сталина. 7 февраля 1946 года состоялось заседание худсовета, на котором обсуждали вторую серию. Его участники, признавая мастерство режиссера и местами блестящую работу, почти в один голос отмечали то гнетущее впечатление, которое произвел на них фильм. Актер Борис Чирков признавался, что ему стало страшно за человечество, за то, что такие страшные люди не только жили, но и продолжают жить, и фильм вместо того, чтобы взбадривать, «принижает и подавляет»366. Режиссер Сергей Герасимов говорил, что фильм не дает объяснения жестокости Ивана Грозного, предъявляя его клиническим самодуром, что из‐за отсутствия во второй части великих мероприятий вся она превращается в мучительное ожидание и не предлагает целостного образа367. Режиссер Иван Пырьев отмечал, что опричники в фильме ведут себя не как русские люди, а «как иезуиты какие-то», что его симпатии как зрителя оказываются на стороне бояр, которым рубят головы, «этих русских бородатых людей, добрых и хороших», потому что в людях, которые следуют за Грозным, нет ничего человеческого. «Я не знаю, не могу точнее объяснить, но как русскому человеку мне тяжело смотреть такую картину, — добавлял Пырьев. — Я не могу ее принять, потому что мне становится стыдно за свое прошлое, за прошлое нашей России, стыдно за этого великого государя — Грозного, который был объединителем и первым прогрессивным царем нашей России»368. Вслед за Пырьевым о нерусском духе картины говорил и актер Алексей Дикий, но главное его впечатление — непрекращающаяся жуть: «Везде звериный глаз, убийство одно за другим, одно за другим»369. Эта мысль была продолжена писателем Леонидом Соболевым, уже прямо называвшим опричников садистами: «Нужно опричников полюбить, потому что люди во имя большого и прогрессивного добра делали очень хорошие вещи. Но это непонятно. Я не могу ни понять, ни полюбить. Вы говорили относительно пляски опричников, что это пляска хлыстов, а я бы сказал, что это пляска садистических хлыстов. Когда Басманов говорит — жарь, жги терема, то это уничтожение не во имя народа, не во имя исторического будущего, а во имя присущего людям садизма: им нравится убивать, сжигать терема»370.

Мнение худсовета часто не совпадало с мнением партийного руководства: картины нередко запрещали после одобрения худсоветом и, наоборот, выпускали в прокат, несмотря на отрицательный отзыв худсовета371. При просмотре первой серии «Ивана Грозного», впоследствии отмеченной Сталинской премией, члены худсовета тоже высказывали критику: в частности, актер Борис Чирков говорил, что ему страшно смотреть картину, а Алексей Дикий — что Россия выглядит чужой замоскворецкой Помпеей372. В случае второй серии, однако, мнение худсовета совпало с мнением Сталина: на него опричники также произвели тяжелое впечатление. Свои мысли по этому поводу он изложил на заседании Оргбюро 9 августа 1946 года: «Человек совершенно отвлекся от истории. Изобразил опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-Клукс-Клана»373. Сталин обвинил Эйзенштейна в том, что тот не понял, что опричнина была прогрессивным явлением, но проблема была не в ошибочной трактовке истории, а в том, как изменилась современность.