Внимание: граница!

Я рассказал бойцам о героической обороне Сарканда, о смерти Яковлева и Нади, о тяжелом ранении Черепанова, и мы поклялись быть стойкими, как они.

Итак, от Сарканда бандиты были отбиты, и нам нужно было идти на поиски Кзылбая и его головорезов.

Председатель волисполкома изыскал для нас шесть верблюжьих подвод, восемьсот литров воды, и отряд, пополненный активистами, двинулся в путь.

На второй день в степи мы увидели какие-то юрты. Саушкин, которого я взял в наш смешанный отряд начальником штаба, внимательно приглядевшись, сказал:

— А ведь это кочевка семьи Кзылбая. Я хорошо их знаю. Бывал у них.

— Я его тоже немного помню, — усмехнулся я. — Когда-то к ногам его бросил тушу, выигранную в «козла-кокпер».

— Это тоже неплохо, — задумчиво заметил Саушкин. — Как вы думаете, если поговорить с его сыном Али? Мальчику пятнадцать лет, он учился у меня в школе, перешел в пятый класс. Очень способный и трудолюбивый.

— Кто еще в семье у Кзылбая?

— Жены, дочери. Сын у него только один.

— Ну, что ж, товарищ начальник штаба, сделаем по вашей задумке. Пока они не испугались и не снялись с места, пошли в гости.

В просторной юрте нас встретили растерянно.

— Аман! — поздоровались мы.

Женщины испуганно опустили головы.

— Джелдас-начальник аман айтамен! Товарищ начальник «здравствуйте» говорит! — строго сказал мальчик, который находился тут же, в юрте.

— Аман, аман! — поспешно ответили женщины.

Приготовили нам чай.

Зная казахский быт, мы попросили женщин выйти, иначе мальчик не стал бы разговаривать серьезно.

— Али, почему вы кочуете без отца? — спросил я по-казахски.

Также по-казахски подросток ответил:

— Он далеко уехал. К себе не звал.

Саушкин, который лучше меня владел казахским, а главное, свободнее и увереннее говорил с мальчиком, взял разговор в свои руки:

— Я слышал, твой отец собрал банду. Как же так? Умный, а войну затеял.

Али насупился, опустил глаза.

— Ты честный парень, Али, — продолжал Саушкин. — Книги читаешь, учишься. Скажи мне, разве хорошо поступает твой отец?

— Сын не может осуждать отца.

— Осуждать нельзя, но свое мнение сказать можно.

— Что сказать? — молвил мальчик. — Нечего сказать. Все ясно. Мать думает, сестра думает и я думаю — напрасно, отец все это затеял. Как Советская власть решила, так и будет. Только себя загубит, а ничего по-своему не сделает. Но отец сына не станет слушать.

— А может, и станет, Али? Может, и он кое-что уразумел за это время. Бандитская жизнь не сладкая. Да и понял он, наверное, — сколько волк ни разбойничай, его все-таки поймают. И тогда уж пощады не будет. Куда он уйдет? Степь, велика, но и в ней долго не спрячешься.

— Ты верно говоришь, товарищ учитель. Но теперь уже поздно, теперь уже отцу назад дороги нет.

— Если он честно распрощается с разбоем, распустит свою банду, Советская власть может его и простить, — вмешался я.

— Джелдас-начальник правду говорит? — спросил Али учителя.

— Да, Али. Мальчик задумался.

Учитель продолжал:

— Али, пригласи свою мать и расскажи ей. Юноша вышел и вернулся с матерью.

Он пересказал ей наш разговор. Слушая его, мать то и дело вытирала шелковой косынкой слезы.

— Это верно, — повторяла она. — Куда нам идти? Куда скрыться? Зачем мой муж и господин сделал такое?

Али заговорил с матерью быстро и горячо, так что я перестал его понимать. Потом он обернулся ко мне с горящими щеками:

— Если отец распустит банду, Советская власть простит его, не станет расстреливать?

— Советская власть тому, кто осознал свои ошибки и добровольно возвращается к честной жизни, многое прощает..

— Это я знаю, — кивнул Али. — Советская власть справедливая. Весь народ должен быть счастливым и богатым, и баи не должны этому мешать.

— Я напишу твоему отцу письмо, — предложил Саушкин. — Если он послушается, вернет скот и распустит банду, ему ничего не будет. Зачем нам проливать кровь друг друга — это только на руку нашим врагам.

— Пожалуйста, товарищ учитель, сделайте так!

Когда мы прощались, Али сказал:

— Я сегодня же поеду искать отца.

— Желаем тебе удачи. Поспеши, Али. Потому что мы тоже ищем твоего отца, и, если он не сдастся, будем с ним биться насмерть.

Через четыре дня пути, как мы ни экономили, у нас почти не осталось ни табака, ни хлеба.

До станции Балхаш было не меньше ста километров. Однако среди казахов мне удалось найти человека, который знал другой путь.

— Есть короткая верблюжья тропа, — сказал он. — Но всем отрядом по ней не пройти.

Оставив отряд на месте, отправились на станцию Балхаш впятером: наш проводник-казах, два коновода, Саушкин и я. Через девять часов мы были на станции.

Из кабинета оперуполномоченного ОГПУ я связался по телефону с Ковалевым. Услышав мой рапорт, Ковалев несказанно удивился:

— Постой, ничего не пойму! Откуда ты мне звонишь?

— Со станции Балхаш, товарищ начальник.

— Невероятно! Твои кони, что, по воздуху летают?

— Да. Хороший проводник заменит самолет, товарищ начальник!

Доложил, что отряд остался без хлеба и табака. Ковалев тут же отдал распоряжение выделить нам табак, хлеб, сахар, крупу и машину для доставки провизии отряду.