Вниз по кроличьей норе

— У нас есть отпечатки пальцев с нескольких флакончиков, которые были найдены у него в комнате. Мы вызвали кое-кого для допроса и сразу же арестовали за это убийство еще вчера днем. Думал, что вы наверняка в курсе.

Таращусь на него, тщетно пытаясь мыслить связно. Мыслить в принципе.

Детектив встает и натягивает свою кожаную куртку. Обходит вокруг стола и встает рядом со мной, немного неуклюже.

— Наверное, вам стоит спокойно посидеть минут пять, прежде чем выходить отсюда.

Меня хватает лишь на то, чтобы кивнуть и окончательно разреветься.

Детектив движется к двери, но вдруг останавливается. Произносит:

— Да не расстраивайтесь вы так… Вам не в чем себя винить. В смысле, это лишь мое предположение, но вы ведь наверняка станете… Потому что такие, как мы с вами, как раз так в подобных случаях и поступают, верно?

58

Разумеется, до этого я просто пошутила и на самом деле не думаю, что Маркус и его ребята самовольно увеличивают дозы лекарств, чтобы маленько облегчить себе жизнь, но сегодня определенно не стала бы винить их в чем-то подобном. В смысле, если когда-либо и возникала ситуация, призывающая, так сказать, к творческому переосмыслению привычной схемы медикаментозного лечения, то…

Хотя все равно все в отделении какие-то вялые и пришибленные, а такое тут со всеми пациентами одновременно случается крайне редко.

Со всеми пациентами и со всем медперсоналом.

Не было никаких особенных приготовлений, объявлений или чего-то подобного, но пока производился арест, все остальные из наших разными путями вдруг оказались в телевизионной комнате, застыв там неподвижно, как статуи. Впервые телик был всего лишь здоровенным пыльным ящиком в углу, и никого он, похоже, особо не волновал. Никто вроде как не знал, что сделать, или что сказать, или почему мы тут вообще торчим.

Как будто все мы просто… ощутили нужду собраться вместе. Как коровы на лугу.

Я тоже ничуть не против сидеть здесь, наслаждаясь тишиной и покоем, и это просто замечательно — не являться предметом чьего-либо внимания, пусть даже всего на несколько минут. Исчезнуть. Впрочем, как и следовало ожидать, ничего из этого особо долго не длится, и вскоре становится совершенно ясно, что большинство людей, про которых я сдуру думала, что они тихо переваривают утренние события, на самом-то деле просто временно прикусили языки.

Стоит кому-то наконец подать голос, как плотину реально прорывает.

— По-моему, этого всегда можно было ожидать…

— Угу, само собой. В этой личности всегда было что-то очень сомнительное.

— Не просто сомнительное. Опасное…

— Точно, опасное. Я всегда это знал.

— Нет, не знал! — встреваю я. — Никто из вас ничего не знал.

Поворачиваются головы, и вот вам здрасте: я больше не невидимка, но это не напрягает, поскольку невидимкой мне быть уже надоело.

Так всегда и бывает, точно? Как только убийца раскрыт, так они сразу лезут из всех щелей: обычные болтуны, которые спешат поставить в известность абсолютно всех — особенно газеты, которые обычно за это платят, — что они всегда знали: с этим их соседом, или коллегой по работе, или просто знакомым явно «что-то не так». Я всегда терпеть не могла такого рода паразитов, особенно когда была одной из тех, чьей работой было поймать убийцу, для начала.

А потом разгребать последствия.

— Если хоть кто-то из вас что-то знал, то почему вы ничего не сказали тем людям, которые были способны что-то по этому поводу предпринять?

Тут число желающих поделиться своим мнением явно поумеривается.

— Вы что, не думаете, что это могло быть полезно? В смысле, если б вы так и поступили, то Дебби могла бы остаться в живых… Но если вы действительно знали и помалкивали об этом до сегодняшнего дня, тогда некоторые люди могу сказать, что в ее смерти есть часть и вашей вины.

Несколько согласных кивков, одобрительное бурканье.

Просто классно!

— Да, справедливо, я полагаю…

— Прости, Лис… Ну да, похоже на полную дурь, когда ты так это подаешь…

— Золотые слова! В смысле, ты ведь коп и все такое, знаешь, о чем говоришь…

Опять кивки, и кто-то спрашивает меня, что, по моему мнению, теперь будет. Ставлю всех в известность, что двух абсолютно схожих уголовных дел не бывает, а потом посвящаю их в основные стадии следствия, от ареста до суда. Говорю и при этом чувствую себя лучше, чем когда-либо за долгое время, потому что все в этой комнате жадно впитывают каждое мое слово…

Было бы здорово, если б нечто подобное и в самом деле произошло, когда я закончила толкать свою пламенную речь об ответственности. Это была бы восхитительная кульминация очень странного дня, но жизнь устроена немножко не так, верно? В отделении «Флит», по крайней мере.

Вместо всех этих покаянных фраз слышу свист и приглушенные смешки. Кто-то спрашивает у меня, кем это, блин, я себя возомнила, а еще кто-то велит мне убираться и не отсвечивать.

Они до сих пор даже не знают, кто убил Кевина — ну, пациенты определенно не знают, — а я совершенно уверена, что когда узнают, когда поймут, насколько я ошибалась, то мне грозит стать мишенью бесконечных насмешек до скончания моих дней.

Ничего, как-нибудь переживу.