— Я не думаю, что тут есть какая-то новая информация. — Он повернулся и посмотрел на меня с таким выражением на лице, с каким врач сообщает плохие вести. — Я просто не думаю, что тут все сходится.
— Погоди-ка… — Я почувствовала, что могу в любую секунду сорваться, и крепко вцепилась обеими руками в край скамейки. — Сколько мы уже работаем вместе, Бэнкси? Господи, ты же знал Джонно… ты знаешь
Он был не в силах посмотреть на меня.
— Было дело, — проговорил Бэнкси. — Но, знаешь, все
Когда он наконец поднял взгляд, я уже успела вскочить и быстро уходила прочь.
— Спасибо за треп и сигаретку! — крикнула я ему через плечо. — Не парься, братан, обратно я сама дойду.
Когда, громко топая, я ворвалась в вестибюль, то увидела в лифте родителей Люси, которые ожидали, когда он закроется. Крикнув: «Придержите двери!», я бросилась к ним. Сделала вид, будто не обратила внимания, как они отпрянули к задней стенке, когда двери начали закрываться.
Но это им не помогло.
Я не использую тот факт, что была в бешенстве и только и искала повода выпустить пар, чтобы оправдать сказанное в тот момент. Не помню, когда мне в последний раз вообще требовалось оправдание чему угодно, но это все-таки хоть какое-то объяснение, согласны? Я явно знала, кто они такие, так что понимаю, что поступила плохо. Я знала, кого они пришли навестить, и знала, почему их дочь здесь.
Когда лифт с содроганием тронулся наверх, я развернулась на каблуках и ухмыльнулась им. Небрежно бросила:
— Я только что шмыгнулась на улице. — Постонала чутка и потерла руку. — Ширево просто класс, не находите?
25
Во вторник утром я была решительно настроена ввязаться в бой, так что сразу после завтрака и лекарств покопалась в списке контактов в своем телефоне и сделала несколько звонков, пытаясь добыть номер рабочего кабинета Седдона. Прямой номер, в смысле. Я хотела сделать это еще вчера, как только ушел Бэнкси, но знала, что на тот момент большинство людей, с которыми мне требовалось переговорить, наверняка уже разошлись по домам. Под конец это уже не имело особого значения, поскольку, когда я вернулась в отделение, здесь на меня навалилось слишком много всяких отвлекающих факторов: Джордж пытался отговорить Грэма от проделывания новой вмятины в стене головой, а Лорен орала на Феми — что-то насчет того, будто кто-то заходил к ней в комнату и рылся в ее вещах, — так что мне было трудно сосредоточиться на чем угодно, а уж тем более на работе.
До настоящего момента это представляло собой огромную проблему.
Сама по себе жизнь в подобном месте…
Я никогда не была из тех, кто срезает углы. Никогда не искала легких путей, не «перепоручала» кому-то свои задачи, поскольку в большинстве случаев это означает просто волынить. Нет, правда: если уж я работала над каким-либо делом, то втыкалась в него, блин, как натуральный
Тебе нужно выйти и общаться с людьми.
В девяти случаях из десяти общение с кем-либо в отделении означает свару с ним или необходимость просто держать такого человека подальше от своего лица. Либо смотреть, как он клюет носом, а то и просто отваливает прочь прямо посреди разговора. Выслушивать по всех подробностях очередной рассказ о каком-нибудь половом акте, которого на самом деле не было, или беспомощный бред про то, как радиоволны реагируют с металлом в прививках, которые нам делали в детстве, превращая нас в инопланетян.
Есть и еще много чего, с чем вам приходится иметь дело, всякие рутинные вещи, которые разъедают вам мозг. Я знаю, обычно это я первая, кто стонет о том, какая тут скучища — по крайней мере, так было, пока трупы не повалились, как из дырявого мешка, — но есть еще и регулярные приемы пищи, и индивидуальные беседы с врачами, и тесты, и групповая терапия, и общие собрания, и посещения родственниками, и лекарства.
Да, ни в коем случае нельзя забывать про лекарства.
Как уже говорила, я до сих пор затрудняюсь как-то оценить их с точки зрения успешного продвижения моего дела. Ну куда тут продвинешься, если после ослабления действия лекарств я могу стать слегка дерганой, а когда они действуют в полную силу, то практически отключаюсь? Так что трехразовый прием всей этой дряни означает, что у меня остается лишь маленькое — как там это называется? — окошко, позволяющее хоть что-то предпринять, что далеко не идеально.
Словно я преследую подозреваемого, а одна рука у меня к спине привязана.
Хотя что есть, то есть, и любой, кто знает меня, скажет вам, что я никогда не пасовала перед трудностями. Они определенно это скажут. Не то чтобы сейчас я многим из них доверяю, и не похоже, что они вообще станут с вами разговаривать, но вы поняли, о чем я.