Вниз по темной реке

— Вас не могут удерживать здесь против воли. Всего-то и нужно, что найти доктора, который подпишет нужную бумагу. — Вытащив записную книжку, я вырвал из нее листок и записал на нем два имени: свое и Джеймса. Добавил адрес госпиталя. — Вы можете написать этому человеку. Он — мой друг, занимается душевными расстройствами.

Молодой человек взял листок, не отрывая от меня удивленного взгляда.

Я взял шляпу, попрощался и покинул здравницу, не встретив по пути ни Харпера, ни миссис Ньюком.

Одно можно сказать точно: Сидни не убивал свою сестру. Стоило лишь увидеть выражение лица молодого человека, когда он говорил о Джейн… Кто же подделал письмо? Откуда этому человеку было известно, как именно его составить, чтобы убедить девушку поздно вечером запрыгнуть в экипаж без всякого сопровождения?

И что будет с Сидни, когда он услышит о смерти сестры?

Мне снова стало не по себе.

* * *

Я продолжал изучать имеющиеся зацепки, хотя с каждым днем все больше убеждался, что Роуз Альберт и Джейн Дорстоун, похоже, ничего не объединяет. Говорил с их друзьями, семьями, клерками и духовниками. Кто-то плакал, другие ужасались, третьи были вежливы и предупредительны. Я пришел к выводу, что Роуз и Джейн не были знакомы. Ни общих друзей, ни наставников; их семьи посещали разные церкви. Выяснилось, что судья продал большую часть акций «Болдуин», так что ни о каком контрольном пакете и речи быть не могло. Ни Альберт, ни Дорстоун не знали никого в кабинете министра внутренних дел. Поклонники девушек — Тергуд, Гордон и Эддингтон — принадлежали к разным профессиональным сообществам и посещали разные клубы, причем Гордон вообще членом какого-либо клуба не являлся. Никаких связей с чайной или текстильной компанией либо с «Болдуин» выявить не удалось. Судья Альберт состоял в клубе «Адваллер», созданном для лиц юридических специальностей, а уже третье поколение мужчин, носящих фамилию Дорстоун, посещало «Клавеллс». Никто из Дорстоунов не знал Ливину Болдуин.

Я осмотрел лодку, в которой нашли Джейн, однако, как и предупреждал Блэр, никаких опознавательных знаков в ней не обнаружил. Все мои действия походили на попытку удержать воду в сите.

В глубине души я ждал следующего вторника и третьего трупа.

ГЛАВА 26

Я проснулся с ощущением страха. Одеваясь, понял: пойду в Ярд — значит, буду лишь сидеть и дергаться, пока не поступит дурная весть.

Или не поступит… Хотя это вряд ли.

Час был еще ранний, и все же я направился на Уоппинг-стрит.

Редкий, необычный день. Нечасто Темза выглядит серебристой, а не просто грязной. И правда — артерия. Никак не выгребная яма. Движение на реке было плотным, однако вполне упорядоченным и ритмичным.

Блэр стоял на краю пирса, и, присмотревшись к нему, я решил: пока новостей об очередном трупе не поступало. И все же бывший шеф дежурил у реки. Несмотря ни на что, я ощутил, что все-таки мы с ним похожи. Новое дело волновало его точно так же, как и меня.

Шляпа Блэра была сбита на затылок, руки в карманах. Мое появление его нисколько не удивило. Он коротко кивнул и вновь перевел взгляд на реку.

— Новостей нет?

— Нет. — Он покосился на меня. — Видел утренние газеты?

— Нет, а что? — напрягся я.

— «Рейнольдс» пишет, что прошлой ночью молодой человек пытался покончить с собой в «Седдон-холле». А до того его вроде бы посещал инспектор Корраван из Скотланд-Ярда.

Блэр говорил равнодушно, но меня бросило в жар.

— Как? — выдавил из себя я.

— Бросился с крыши.

Конечно, я понимал, что бывший шеф пытается меня уязвить, и все же при мысли о Сидни ощутил слабость в коленях. Должно быть, мой визит пробудил в нем подозрения, и Дорстоун-младший каким-то образом узнал о судьбе сестры. Я вновь увидел несчастного молодого человека в кресле-каталке, вспомнил взгляд, с которым он воспринял мое пожелание собраться с силами…

Руки затряслись, и я сунул их в карманы с такой силой, что треснула подкладка.

— Он выжил?

— В газете об этом ничего не говорится.

Лицо Блэра по-прежнему оставалось бесстрастным, и все же в его голосе сквозило удовлетворение.

На этот раз злорадство бывшего шефа меня задело. Как можно находить удовольствие в новостях о том, что молодой человек пытался свести счеты с жизнью? У меня внутри все перевернулось — словно сердце попало в водоворот. Все же Блэр изменился за эти пять лет. Он всегда был грубоват и резок, но теперь эти качества лишь усугубились. В нем сквозила ненависть — наверное, в основном ко мне, а не к остальному миру. Я вдруг осознал — как отрезало, — что шеф речников мне больше не нравится, что я не способен им восхищаться. Невольная вспышка чувств меня напугала. Следом пришло понимание: наша связь прервалась решительно и бесповоротно.

Мои размышления прервал голос Блэра:

— У Винсента осталось полно друзей-газетчиков с тех времен, когда он служил в «Телеграф». Полагаю, им с него причитается: ведь это друзья создали ему известность, после чего он и стал директором.