Внучка берендеева. Летняя практика

– А я… не помешаю? – Он еще не решался ступить за калитку, хотя и была та открыта, будто бы этот шаг все вдруг переменит, и как знать, в лучшую ли сторону.

– Бестолочь, – повторил дядька Ольгерд. И руку протянул. – Эй, там… к завтраку стол накрывайте.

– Я…

– Ты. – Рука его была крепкой, жесткой. – Знал, что живой… да… надолго?

– Насовсем.

– Вот и ладно. – Дядька Ольгерд потянул к себе, обнял. – С возвращением…

Жеребец легко ступал по горной тропе, хоть и была она узка, с ленту, что девки в косы заплетают. Хрустели под копытом мелкие камушки, осыпались… того и гляди и сам конь рухнет в пропасть бездонную, и всадника за собой уволочет. Но тот сидел спокоен, будто даже дремал в седле.

И лишь когда конь застыл, всадник очнулся.

Огляделся.

– Спасибо, дорогой, – сказал он, спешиваясь.

Этот дом будто вырастал из горы, являясь продолжением его. Камень врастал в камень, меняя цвет. И бурый гранит светлел, словно становясь мягче, прозрачней.

Дом не был большим.

Тяжелая подошва первого этажа с крохотными оконцами, сквозь которые света проникало немного, да и не надобен он был в погребе. Каменные стены, скрепленные серым раствором. Узкая башенка с плоской крышей, на которой примостился долгошеий журавль-маяк. И пара железных труб, будто прилипших к стене. Трубы, выходя из горы, огибали дом, точно огромные змеи, и подползали к обрыву, открываясь парой ртов, из которых текла вода.

– Гулять пойдешь? – Кирей перекинул седло с конской спины на забор, поставленный вокруг дома больше по привычке, нежели из нужды. И конь всхрапнул, тряхнул гривой. – Не нагулялся еще… смотри, не замерзни.

Он снял недоуздок и хлопнул жеребца по шее.

– Беги… зима скоро…

На перевал зима приходит рано. Присылает вестников снежнокрылых, ледяным дыханием морозит горные тропы, и, скользкие, они делаются вовсе не проходимыми. А коль сыщутся смельчаки, которых не отпугнет лед, то с ними метели управятся. Закружат белым маревом, поведут хороводом, и горе тому, кто поддастся на сладкие обещания снежных дев.

И только долина с горячими источниками вроде того, который грел дом, не замерзнет в самые лютые морозы. Может, оттого и поставил здесь дом неизвестный маг…

Пригодилось.

Местные-то опасались к маговому жилищу лезть, пусть и сгинул хозяин давно. А вот Кирею дом по душе пришелся. И не одному ему.

В пристройке, которую Кирей под конюшню отвел, он повесил седло на крюк, разобрал упряжь… в дом вошел без стука, но его услышали.

Еще раньше услышали, верно, когда только поднялся по обындевевшей тропе.

– Ты, кажется, обещал, что не будешь подниматься короткой тропой. – Велимира швырнула тарелку, которую Кирей поймал.

– Так быстрее же…

Вторую тарелку он поставил на лавку и, подхватив жену, закружил по комнате.

Жарко.

Пылает огонь в камине, прирученный, счастливый, мурлычет, что кот. Впрочем, кот здесь тоже был, местной породы, которая вырастала размером с доброго кобеля. И коты эти, нрава свободного, уходили на охоту, приносили домой не мышей, но зайцев и куропаток. А поговаривали, что и дом они стерегли, куда там собаке. Черныш потянулся и зевнул, сполз с лавки. Его интересовал вовсе не хозяин, куда он денется, но сумки, из которых доносился сладкий рыбный дух.

– Прекрати, я все равно злюсь. – Злиться по-настоящему она не умела. – Ты мог упасть…

– Он бы не позволил.

– А то ты знаешь…

И замолчала.

Знает.

Оба знают.

Так и стояли. Стояли бы до утра. От волос ее пахло травами, а руки были мягки… она не утратила ни толики своей удивительной красоты, хотя и изменилась. А все одно ей к лицу что боярские драгоценные наряды, что местный, из мягчайшей шерсти… Здесь, в горах, женщины носят широкие шальвары, а поверх них – рубаху длинную. И рубаха ей тоже идет.

– А если с тобой что-то случится? Что будет со мной?

Она заглянула в глаза и тихо повторила:

– С нами?

А орлы в горах водились, но вовсе не такие огромные, как писали в книгах. Кирей добудет одного. Для сына.

Или для дочери. Как судьба выпадет.

А свадьбу сыграли, как сие водится, на осень.

И тетка Алевтина сама ставила столы, матюкая мужиков, которые так и норовили столы этие неправильно поставить, уж не ведаю отчего, может, просто чтоб баб позлить.

Открывались сундуки.

Выпускали скатерти расшитые, которые аккурат для этаких особых случаев и хранились. И каждая хозяйка своею пред иными хвалилась…

– А все одно, – бабка ворчала незло, для порядку, – могла б за царевича пойти… выбрала этого оглоеда… он мне сразу не глянулся. Ишь, рожа хитрющая…

И кулачком худеньким стене погрозилась, будто бы та одна виноватая была, что Арей не царской крови.

– Жила б в тереме…

– Мне и тут неплохо, – отозвалась я привычно.

Нет, бабка-то с Ареем ладила.

И хату он подправил, даром что она, еще дедом моим ставленная, была крепка, а все одно столько-то годков да без хозяйской руки. И крышу чинить надо было, и забору, и в самое хате хватало… бабка-то Ареевы старания принимала милостиво, с этакой боярской замашкой, он не обижался.

Понимал.

– На кресле царском сиживала б…

– Мне и на лавке не мулько[15]. – Я поерзала, и бабка меня за косу дернула.

– Сиди ровно, – велела, – а то как заплету…