Внучка берендеева. Третий лишний.

Нос в тетрадку сунул.

А в ней-то одни каракули. Я-то сперва честно писала про виды ковыля, каковые где растут и чем один от одного отличаются, после-то притомилася и бросила.

С ковыля польза малая.

Почти пустая трава. Разве что в первую седмицу, как с земли проклюнется, собрать его и, в печи высушив, чтоб набрался огненною силой, стереть в порошок. А того порошка, смешавши с просвирником и ромашкою, коням в воду добавлять, то будут кони на ногу легки, не запалятся после быстрого бегу. А когда шкарлупок яичных прибавить, и зубы конские покрепче станут.

Впрочем, шкарлупки и людям полезные.

- Зось... - Еська мою тетрадочку прикрыл, перо из руки вынул - у меня от этое писанины сегодняшнее, пальцы ажно свело. - У меня к тебе дело имеется...

И вновь пряник сует.

Хабаром, стало быть.

- Что за дело?

Марьяна Ивановна за стол преподавательский присела, рученькою щеку подперла, глаза смежила. Целительницы - лекция у нас ныне общая, хотя ж нам этая наука с первого по третье надобна - сидять тихенько, что мыши под веником. Оно и верно, дремлет человек, стало быть притомился.

Пущай.

А про ковыли кому надобно, тот в книге прочтет. Про ковыли книги не секретные, в открытом, стало быть, доступе.

Нашие головами крутят.

Кирей сел бочком, и будто бы руки свои разглядывает, камушек самоцветный величинею с яйцо перепелиное в пальцах катает, а сам нет-нет да на Велимиру поглядывает.

И знает она.

С того взгляду розовеет легонько. А сама-то на Кирея не глядит. От так не глядит, от совсем не глядит, как сие девкам, у кого на сердце неспокойно, свойственно.

Елисей на столе разлегся, руки перекрестил, на них голову положил и спит. Только ухо не по-человечьи подергивается. Во сне, стало быть. Ерема на брата уставился, губами шевелит... чего? Не расслышать.

Ильюшка пишет и так споро, будто на ухо диктует кто.

Лойко откинулся, с девками перемигивается... глянул на Марьяну Ивановну и перелез через стол. К целительницам, стало быть, поближе.

От же ж!

Я ему пальцем погрозила, мол, шалить будешь, Станьке все поведаю! Он голову покаянно склонил, но от девок не ушел. Прибился к Добронраве, чегой-то шепчет, а та знай, головушкой кивает, этак снисходительно. И на меня глазами то и дело зыркает...

- Зо-о-сь, - Еська за рукав дернул.

- Чего?

- Дело, говорю, к тебе имеется. Важное.

- Это я уже уразумела. Чего надобно? - а пряник-то отламываю и ем. Солодкий! И вкус-то предивный, сладость сладостею, а будто бы и кислинка имеется, и даже горечь. Эх, еще б чаю, который на веточках вишневых вареный. От их краснота хорошая прибывает. И листу брусничного.

И вареньица.

Перинки...

Головою покачала, этак вовсе б на печь взобраться, сховаться под тулуп и лежать, бока вылеживать до самое старости. Что за мысли-то такие.

А Еська ерзает, но говорить не говорит. Вздохнул. Присел еще ближей - этак он мне на колени взопрется - и молвил страшенным шепотом.

- Я в твоем доме жену свою поселил. Добре?

- Чего?

У меня ажно пряник из руки выпал, недоеденный. Упал бы, но Еська на лету подхватил, протянул.

- На от, не теряй. И лицо попроще сделай.

- Это как?

Лицо у меня одно. Какое Божиня дала, такое и есть.

- Расслабься. Мы внимание привлекаем... и чего тут такого? Я ведь человек живой... так?

Я кивнула.

И на всяк случай пальцем тыкнула. А то мало ли... может, и живой.

- Прекрати, - Еська от моего тычку в бок согнулся. - Ребра сломаешь... ну а раз живой, отчего б мне и не жениться?

Ох, чуется, не все так просто с тою женитьбою. Когда ж успел только?

- Еська!

Я под столом кулак показала. И он вздохнул, опустились плечи.

- Видишь ли, Зослава... мы много чего не знаем, а незнание в нашем случае, это скорая гибель. Мне же жить охота. Вот и пошел я к одному человеку, который на многое способен. Думал, золота ему хватит. А он мне условие поставил.

- Жениться?

Еська кивнул.

- И ты женился?

- Уж лучше женатому и живому, чем холостому да в могиле, - сказал он, и мнилося, от чистого сердца. - Так что... я братьям пока ничего не сказывал... а ей жить негде. И в гостиный дом вести нельзя... я вас познакомлю. Заодно глянь на нее, добре?

- Глянуть?

Я кусок пряника за щеку кинула.

- Как ты умеешь...

...глянуть я глянула. А то ж что я за хозяйка? В доме моем уж который день гостьюшка обретается, а я ни сном, ни духом.

Дожилася.

А девка-то гонорливая. Села пряменько. В меня взглядом вперилася и мозолит, мозолит...

- Дыру протрешь, - сказала я, хотя самой няемко было, страсть.

Гонору-то в ней на трех боярынь, не иначе. Ох, и намается Еська с этакою женой.

- Звать-то тебя как...

Сама бледна. Тоща.

- Щучкой зови, - бросила.

- А на самом-то деле?

Губки поджала куриною гузкой. Небось, хотела ответить, что не мое сие дело, да сдержалася. Верно. Я тут хозяйка, а она - гостья...

- Щучкой, - повторила она сухо. - Зови...

- Лицо покажи настоящее, - Еська держался в стороночке.

А Щучка зыркнула на него... с ненавистью лютою зыркнула. И по лицу рукой провела. Мамочки родные... нет, я ничего, верещать не стала.

Случалося мне клейменых видеть.

Но чтоб девка... это ж чего совершить надо было, чтоб клеймо да на физию поставили?