Внучка берендеева. Третий лишний

Только… не стоит обманываться, пожелай он, и закончится Еськина недолгая жизнь.

— Ладно, буде… каждому свое, так жрецы бают. Не ведаю, сколько в том правды, но пущай… значится, тебе в люди, а нам вот туточки в грязюке… так вот антирес у меня, Рудый, возник немалый. С какой энтакой радости тебя в нашую грязюку потянуло? Соскучился?

А сесть не предложили.

Значится, уже не считают своим. Но и чужим он не стал бы, иначе не открылась бы призрачная тропа. Хотя… может, еще и не выведет.

— Дело у меня.

— У всех дело, Рудый… у всех… у Щучки вон цельная куча делов… что скалишься? Сядь ужо, не маячь. — И Безликий швырнул в девку куриною обглоданною костью.

Она увернулась и села.

На пол.

На колено положила Еськин кошель. Усмехнулась…

— И не лыбься, — велел Безликий. — Рудый у нас хоть и калечный, а руки, мнится, не потерял… покажь ей.

Еська покорно вытащил свою добычу.

И девка зашипела.

Выгнулась, что кошка драная дворовая… а Безликий захихикал.

— Видишь, дорогой, хорошо тебя учили… ой, хорошо… времечко тратили, силы… и что с того? Ушел. Забыл. Ни спасибо…

— Спасибо…

— Одним спасибом жив не будешь.

К этому Еська тоже готов был. Он вытащил из рукава кошель и кинул Безликому.

— Вот… откупное. Если не изменились правила.

— С чего б им меняться-то? — Безликий поймал кошель на лету, положил на колено, подцепил пальцем и вытряхнул содержимое.

Заблестело золото.

И нищий, который вроде бы придремал, встрепенулся, подался вперед…

— Сиди, — шикнул Безликий и, подобрав монетку, попробовал ее на зуб. — От… никакого понимания… пришел, денег кинул и, мнишь, свободным стал? Что ж… благодарствую тебя, царевич Рудый, за тое, что правила соблюл…

— Там с лишком будет. Компенсация…

— Ишь… выучился… слово-то какое мудреное… ком-пен-са-ция… язык свернешь, а то и розум. Вот ты, Щучка, этакие словеса знаешь?

Девка мотнула головой.

— Не знает… и я… а вот он — знает… поглянь, хорош?

Девка встала.

Обошла Еську кругом, не спуская взгляду.

— Нет.

— Упрямишься, коза драная… дочка моя… единственная. Послала Божиня в старости утешение… чтоб не затух с тоски… сядь. Значит, не хорош? И чем же?

Девка плечиком дернула.

— А по мне, так самое оно… поглянь. Молод. Рожа лоснится. Пущай и не царевич, а все одно при боярах. И слышал я, что пожалуют титул ему, землицы… заживет он богато домом своим. Честным человеком станет.

Еська стиснул зубы. Ох и не нравился ему этот разговор… может, правы братья, не стоило сюда лезть? А он вновь не послушал. Сунулся. И если вдруг случится чего… сам влез, сам и выберется.

Как-нибудь.

— А ты не маячь… стоишь как неродной. Сядь куда-нибудь и давай, чеши языком, сказывай, что у тебя там за беда приключилась…

— Мне бы узнать, о чем городские крысы шепчутся. — Еська присел на колченогий табурет. — А еще не появлялся ли в городе человек, которому особый товар нужен был…

— Особый товар всем нужен, — растягивая слова, произнес Безликий. Он подхватил золотую монетку и кинул в храпящего мужика. — От же… пропащая душа… алхимиком был… и есть… мозгов не осталось, но зелья мутит такие… куда вашим магикам. Что за товар?

— Амулет огненный… первого уровня. Полной зарядки… и еще информация.

— О ком?

— Обо мне… братьях… о боярыне Гордане…

— Это которая с любови большой померла?

Девка фыркнула.

— А ты морду не криви… ишь, разбаловалась, совсем край потеряла. Думает, что коль мы одною кровью повязаны, то все ей спустится… шалая, от шалая… никакой управы на нее.

Безликий покачал головою. И послышалась в голосе укоризна.

И вправду беспокоится?

Или играет в беспокойствие? Но зато понятно, отчего зубы у девки целы. Небось и на каторге не посмеют дорогу Безликому перейти. А царским людям он — не указ, вот и подпалили лицо клеймом.

— …о том, кто на рынке шарфик покупал… он торг долго вел, чтоб наверняка запомнили. Под личиною был, но, может, повезет, и найдется кто, кто сумел под личину заглянуть?

— Может, — благосклонно согласился Безликий. — А то ты рынку не знаешь. Там люду всякого тьма… кто-то да всенепременно б узрел интересное…

И замолчал.

Маска деревянная.

Руки бледные, гладенькие, что у боярыни. Небось нисколько не утратили прежней прыти.

— Чего ты хочешь? — со вздохом произнес Еська.

Денег?

Безликий вовсе не беден. Ему кланяются десятиной и нищие, и шлюхи городские, и воры, и разбойники, и прочие, кому случилось просить о помощи.

Полны подземелья золота.

И каменья драгоценные есть. И сложно сказать, чего именно там нету… и пожелай Безликий, зажил бы он своим двором, ел бы на золоте, спал бы на шелках…

— От и разумный… — восхитился Безликий. — Видишь, Щучка… такого жениха поди поищи…

— Нет.

— Будешь кобенится, к шлюхам отдам. Пущай поучат тому, как с мужиком говорить надобно, а то выросла… баба сладкою быть должна. И покорною. А ты у нас, что полынь… тьфу, одна отрава. Значит, Рудый, припекло задницу-то?

Еська пожал плечами: припекло. Наверное, не настолько припекло, как могло бы быть, но… чем дальше, тем меньше нравилось ему происходящее.

— И мне бы еще знать, что люди говорят о… магиках, которые в Акадэмии. — Он осознал, что отступать ему некуда. Какую бы цену ни назвал Безликий, Еська примет.