Внучка берендеева. Второй семестр

Сказал, за между прочим, чистую правду. А внове не поверили. Еська это скорее почуял — был у него дар такой, людей чуять, и супротив этого дару, выходит, амулет бессилен оказался.

— Если только отошлет, — ухмыльнулся человечек невзрачный. Вот ведь сделано! Еська в упор пялится, и навроде лицо видит, а запомнить не способный. Чуть взгляд отведешь, оно и поплывет, перекривится. Нос? Как нос. Не приплюснутый, но и не вытянутый. Глаз серый, а может, и синий, или вовсе зеленый? Кто знает.

Губы вот человек покусывает

А это уже привычка, про которую ведомо, что она — натура вторая, а то и первая.

— Оно ведь опасно. Вдруг ты, Еська, обиду затаишь? И с той обиды расскажешь, чего говорить не надобно? А то и без обиды, польстишься на золотишко. Многие ведь предложат… или по глупости сболтнешь, по пьяни, а то и просто так, доверишься неправильному человеку. Нет, Есенька, коль отошлют, то, куда б ни послали, ты туда не доедешь.

Так сказал, что Еська разом поверил.

А ведь и вправду, сам бы он… доверие? Нет, доверие — дело хорошее, но одним доверием жив не будешь. Да и ныне не самому жить… вона, пятеро еще… если только пятеро.

— Грозишься? — Еська пальцами по клинку провел.

Ближе б подобраться, а там, глядишь, еще осталась капелюшечка удачи… подбить бы эту птицу дивную, да порасспросить в тихом подвальчике, откудова прилетела.

Ишь, Сирин выискался…

Поет, душу голосом ласковым смущает.

— Хочу, чтобы ты подумал, стоит ли твоя нынешняя верность твоей жизни. Ты же…

— Понимаю, вор. Мне своя шкура дороже прочих, — Еська усмехнулся криво.

Вот же…

…и если разобраться, вона, бояре ихние тоже воруют и отнюдь не кошелями — сундуками, а то и подводами — но никто ж их не попрекает. Сошлют одного-другого на плаху, прочие попритихнут, а после все одно за старое…

И уважаемые люди.

А тут сопрешь мелочишку какую, и все, до конца жизни татем ходить.

Несправедливо.

Впрочем, Еська был далек от мысли о вселенское справедливости. Это у Евстигнея в голове всякие премудрые зудят, пусть он и философствует…

— Именно, — человек за ухо себя ущипнул… и почудилось в том нечто до боли знакомое. Впрочем, сколько ни силился Еська, а припомнить, кто ж себя этак вел, не сумел.

Не приглядывался, стало быть.

Ничего.

Приглянется.

— И чего мне, мил человек, делать? — поинтересовался он, ножичку позволяя меж пальцев скользнуть. Этак старый Хрысь учил, который в деле своем мастером был немалым. Он рученькою махнет, и кошелька как не было… а то и не кошелька.

Ухо вон одному говоруну чисто снял…

…баяли, что и по горлу могет, по жиле шейной. Этому Еська научиться не успел. Жаль. От верно Ерема сказывает: в жизни всякая наука пригодиться может.

— Уйти бы тебе самому, пока не поздно…

— Так куда идти-то? — Еська развел руками. — Куда ни сунься, а всюду царство Росское. И с пустой мошной недалече уйдешь.

— Так царство-то велико, людей в нем, что песку на морском берегу, а мошну и наполнить недолго…

— И кто ж наполнит?

— Найдутся добрые люди…

— Еще добрее? — Еська руку расслабил.

Как учили.

Так оно верней выйдет, как плеткою… и главное, чтоб не до смерти… а то с покойников спрос невелик. Конечно, допросят и мертвяка царскою волей, но оне не зело разговорчивы.

И сказывают, глупы, что бревны.

— И что ж эти… добрые люди взамен попросят?

— Немногое…

Еська выразительно хмыкнул: ведаю, мол, то немногое, добре, ежели шкуру собственную Еськину ему оставят, а то ж снимут опосля со всею добротой.

Исключительно за тем, чтоб золотом набить.

Ага.

— Надобно будет, чтобы ты, Еська, перед собранием боярским выступил. И рассказал все честно. Про себя, про братьев своих…

— И только-то?

Вот… охлызень.

Еська и в воровские далекие годы своих сдавать не приучен был. Не любили тех, кто языком зело мелет. Бывало, что язык и рвали. По приказу Безликого князя. Прилюдно. Прочим в назидание. И Еська, одного разу сие видевши, честно сказать мог: назидательней оно и быть не могет.

— И только. Тебе кажется это предательством?

А чем иным?

Ладно, про себя. Над своею судьбинушкой Еська волен. Да, он благодарен царице-матушке, но… не сослеп с тое благодарности. Она при в своем интересе была.

И это правильно.

Разумно.

А прочее — от Мораны… пущай Емелька-блаженный верует в матушкино сердце золотое да в мысли пречистые, в тое, что решила она кровь царскую благословенную собрать, дабы не поганилась та средь простого люду… хороша сказочка.

Аккурат для деток.

Только Еська уже взрослый на свою беду.

— А разве не предательством является то, что она учинила? — спросил человек тихо. — Подумай… разве не собирается она обмануть бояр?

— И в чем обман?

— Она приведет на трон наследника… так она сказала… законного наследника. А разве кто-то из вас…

До холеры много ведает.

Откудова?

— А разве нет? — Еська руку поднял, будто волосы пригладить желая. А что, растрепалися космы рыжие. Чеши их — не чеши, все одно грива гривою…

— Вы все царевой крови, верно, но…

Договорить Еська не позволил.

Хватит уже словесей.

Помнила рука науку. Легонько пошла. И пальцы разжались, клинок отпуская. Серебряной искоркой метнулся, да только не успел.

Полыхнуло.