Внучка берендеева. Второй семестр

– Быть может, – согласился Игнат и камешек пальцем огладил. – Я допускаю. Ты слишком глупа. Примитивна. Ты не сумела бы причинить ей вред, даже если бы захотела.

Он поморщился.

– А вот братец мой…

– Он не…

Хотела сказать и слова в горле застряли.

А ведь Арей об мести думал… и как знать… я его с зимы и не видела… не говорила… и вдруг да… нет, не стал бы он…

– Видишь, – Игнат мои сомнения почуял. – Ты сама понимаешь. Это он. Больше некому. Нет у матушки врагов. И не было никогда… а она умерла… она здорова была… и умерла… так не бывает, чтобы человек… и просто взял и умер. Он ее отравил. А скажут, что сама… царица ее не любила… знала, что матушка насквозь видит ее… не станет следствие чинить… все спишут… уже списали… смерть от естественных причин… так мне сказали.

– А…

– Нет! – взвизгнул Игнат, камень сжимая. – Он это! Некому больше… сначала матушку… потом меня… и все к рукам приберет… он наследство получит, а права не имеет! Ублюдок! Сразу надо было… следом за отцом… пусть бы… матушка пожалела… а он ее…

Ох ты, горе горькое…

Стою перед Игнатом и… жалко его… это ж как надо напужать человека, чтоб он всю прочию жизню боялся? И ныне-то, Арея не видючи, трясется весь.

Да только, коль думает, что Арей виновный, его бы и убивал. Я-то каким боком?

Об том и спросила.

А сама-то жду… считаю мгновеньица, щит плету, хотя ж не уверена, что спасет он от Игнатовой волшбы. Не сам он камешек оный подобрал, не сам заклятьем обплел, не сам придумал ко мне несть.

– …ты, может, и не виновата, но… прости… я не могу допустить… он и вправду к тебе привязан. Не знаю, что нашел, но если тебя не станет, он сорвется… и тогда… тогда все увидят, что он такое… если сам не сгорит…

Игнат осекся и губы облизал.

А после просто бросил камушек мне под ноги и отступил…

– Прости… – донеслося до меня.

И взвился столп огня до самых до небес.

Не рыжее.

Не желтое. И не синее даже, которому случается поселиться в заговоренных горнах. Белое пламя. Чистое, что снег первый. И лопнул мой щит, едва коснулось оно.

А я глаза закрыла.

От сейчас сгорю… стану пеплом, а с бабкою так и не перемолвилась словцом… и с Ареем… что с ним станется? А с царевичами…

…Милославою, которая…

Пламя обняло.

Окружило.

Дыхнуло жаром. И запахло сразу волосом паленым… дышать стало тяжко, а в горле заскребло… и отпустило.

Живая?

Иль целиком к заговоренному мосту перенеслася? Во плоти, как святая, про которую бабка сказывала? Я глаз приоткрыла… нет, сдается, святости во мне для этаких чудес маловато. Да и на мир иной, заповедный, сие место не похожее.

Сад.

Не сказать, чтоб обыкновенный… черемухою пахнет и так крепко, что вот-вот расчихаюся. Дорожка речным камнем мощеная. По левую сторону от ее – ветренички белые колышутся… колыхалися, ныне ж – пятно черное, не пепел даже, спеклася земля до корки…

Я присела.

Руку протянула. И убрала.

Жар идет от земли, что от печи, камни дорожки вон красные, остывають… а от ветреничков и воспоминания не осталося… а я живая.

Ущипнула себя за руку.

Живая.

И стою… дышу… кашляю, потому как в горло будто песку сыпанули… а еще… косу подпалила. Вона, волосья закрутились, обрезать придется, а я того зело не люблю… и добре, если пальца на два, а то и на ладонь… если не больше.

От дура!

Живая. А по косе печалюся.

И плачу, стою, слезы размазываю… стою и размазывю…

– Зося! Зося, ты…

Еська подскочил и по спине ляснул.

– Живая!

Я кивнула. Говорить не могла… живая… и вправду живая… стою… дышу… а косу подпалило… как я без косы… куда без косы…

И разревелася.

– Ну ты чего, Зослава… ты чего… – Еська ажно растерялся, обнял как-то… как сумел. Отвернул. – Не гляди туда… не надобно… расскажи, чего случилося… а и не гляди…

Куда не глядеть?

На пятно?

На человека, иль на тое, что с этого человека осталося… лежит, скукоженный, косточки обсмаленные… кафтанчик тот сразу полыхнул… и волосьев не осталося… а у меня коса паленая. Горюю вот. От него вовсе не осталося ничего, один только перстенек на мизинчике уцелел… с камушком синим, гладеньким, как тот…

Сам виноватый.

И как оно получилось? Щит-то лопнул… мой щит лопнул от белого жара… и я б сама… а он… как вышло, что живая я?

Или…

Я сунула руку в кошель, и половинка клятое монеты сама в руку скользнула. Опалила пальцы. Вот же ж… и значится, она?

Или…

Я в Еськино плечо носом уткнулася и сказала тихо:

– Не сам он… научили…

– А об этом, Зослава, – Фрол Аксютович меня развернул, – вы нам подробненько расскажете в месте более для беседы подходящем. Архип, приберись тут… и этих любопытных в шею гони. Хватит.

А про то, чего хватит, и не сказал…

Глава 33. Последняя

Она ждала.

Они всегда ждали, и маялись, и доводили себя до слез порой, что было ему вовсе удивительно. И еще завидно. Ах, если бы ему было дозволено испытать хоть малую толику той страсти, которой пылали ее глаза.

– Здравствуй. – Она вскочила. – Я тебя ждала. Испугалась, что не придешь…

А ведь она старше прочих.

Не девочка уже.

Магичка.

Ученая.

И ей бы понять, что не бывает такой вот внезапной любви. Ей бы заклятье прочесть, обереги взять и… быть может, изловчиться и поймать проклятую его душу.

Или тело.