Внук Бояна

Юрко не спеша окинул взглядом половецкую знать и громче, для всех, проговорил:

— А мы так сказываем: повадится медведь по мед ходить, тут ему и голову сломить. Справедливость побеждает силу.

— Хо! Ты слишком смело судишь, внук Бояна.— Беглюн только что пережил приятное волнение крови, глядя на поединок. А теперь смелая речь русича горячила, как перед боем.

— Может быть, ты хочешь петь о смерти кипчакских батуров? — хитро прищуривая один глаз, протянул хан.

— Я пою о счастливой жизни, — снова повторил Юрко. — Даже малая пташка радуется бытию. Вот и ищу, где живется лучше.

Беглюк заметно оживился.

— О-о! — воскликнул он.— Тогда ты не ошибся, что пришел к нам. Наша степь Дешт-и-Кыпчак днем уходит к солнцу, ночью — к звездам. Раскинулась от Волги до Днепра. За два месяца не проедешь. Завидная молва о нас идет по всем землям. Что есть более достойное песни? Воспой нашу жизнь, и ты будешь сидеть у ханского ковра среди избранных.

— Если увижу достойнейшую жизнь — спою…— сказал Юрко.— Пока я знаю: жизнь русичей требует славной песни. Наш народ делает все, что на пользу воину, охотнику, землепашцу и женщине. Ремесленники готовят для них дивное узорочье. А что полезно всем, то и красуется, что радует, то и славит.

— Вот потому мы и ходим к вам: мы тоже любим редкостное.

— Разбой у нас не славится песней. Песня славит дружбу: в ней добрая радость.

— Мы дружим с теми, кто нам служит,— насмешливо проговорил хан. — Радость там, где выгодней батурам, они рождены повелевать.

— За их радостью горе по пятам ходит...

Гости притихли. Они уставились в лицо хана, ожидая грозных, уничтожающих слов. А Беглюк внимательно рассматривал Юрко, будто старался разгадать его мысли. «Ты смел, но бесхитростен — что на уме, то и на языке. Ты не уйдешь, не выполнив мою волю! — подумал хан и обрадовался новой мысли: — Не подослать ли князю Роману этого шутника?.. Что узнает — у него не удержится на языке...»

— У нас есть верный друг — конь! быстро заговорил он. — Единственный друг! Наш конь примет любые муки, но не обманет и в бою вынесет. Он, как друг, отдает нам свою кровь. Когда в походе негде достать пищи, мы открываем жилу на шее коня и пьем его живую горячую кровь. Конь — наш спаситель. Конь для батура — как брат, боевому коню цены нет... Если кто украдет коня — отдает десять коней и краденого в лучшем виде. Если нет у вора коня, у него отбирают детей. Если нет детей — самого режут... А у руситов за краденого коня берут три гривны — позор! За коня — кусок серебра!.. Нет, для нас конь — как отец! Мы неделями не спешиваемся, и он терпит... Он лучше любого слуги!.. Конь — наши крылья, говорим мы. А ваши кони покорно тянут соху, как буйволы. Вы обуваете коня в железо, а когда подходите к нему с седлом, он вытягивает шею и голову, ожидая хомута. Так и ваши люди — привычно привязаны к месту. А мы не строим городов. Разве мы хуже птицы, чтобы жить в клетке? У нас есть одна забота — война! Позор умереть не в бою! Таков обычай предков...

Беглюк понимал, что ему не следовало при гостях вести долгий и откровенный разговор с пленником. Но этот русич не походил на пленника, вел себя независимо. С ним любо говорить. Какая же сила стоит за ним? Как поступить с ним: как с пленником или оставить при себе певцом? Он многое знает — слушать его приятней, чем сказочника. Что если одарить его золотом, усадить рядом с собой?.. Тогда русич будет сказывать и петь то, что прикажешь. О-о, а приказать можно многое...

После осмотра пленников купец Галай сидел в юрте князя Асапа. Здесь был прохладный полумрак. Узорчатый ковер, огибавший всю решетчатую стену юрты, был увешан кривыми ятаганами в ножнах, спущенными луками и колчанами. Тут же висели ковровые и кожаные путевые сумы. Внизу, на кошме, лежали легкие походные доспехи, кованые латы и щиты. Рядом в кожаных кольцах стояли копья и сулицы* (*короткие метательные копья).

Купец сидел рядом с младшим братом князя Турогом и разглядывал вещи, приготовленные половцами для обмена. Все это было только что доставлено княжеской ватагой после набега на Русь.

Турог вынимал из кожаных мешков и раскладывал сапоги из красного и зеленого сафьяна, расшитые узорчато, развертывал перед купцом собольи и горностаевые шубы, шкурки черных бобров и лис, развязывал тряпицы с драгоценностями, открывал хитростно вырезанные из кости ларцы с браслетами них золотая узорная чеканка знаменитых новгородских искусников. Все расхваливал безудержно: обмануть иноземца — лучшее дело батура, бог Кам порадуется...