И вот на заре показались вежи хана Емяка. Темно-серые кибитки и землянухи раскиданы по косогору, как старые пеньки в лесной вырубке. Высокими резными идолами выделяется на горе кумирня. Над ней развевается черный стяг с ярко-желтым солнцем и звездами. И над всем этим — черный идол самого бога Кама. Глаза из стекла, блескучие, сверкают на солнце!
Долго стоял Юрко в зарослях тальника и смотрел в сторону веж. Как подобраться к кумирне? Как освободить князя?
Шатер у Ярослава из белой овечьей кошмы, в нем так же прохладно в зной, как и в юртах. Нижние края завернуты — ветерок сквозит по земляному полу, устеленному зеленой травой. От нее идет свежесть и аромат степи. Но радости юному князю нет... Жизнь в плену тянется нудно. Сначала и жить не хотелось. Сколько половчанок подсылали к нему красивых — глаз не оторвешь, сколько в жены сватали... Но нет! Не лежит в неволе сердце к радостям. Истощена душа!
Заедет на сырт, оглянет степь хмуро... Глаза б не глядели! Нет, это не старая отчая степь — цветистая, ласковая, духовитая... Вражьи кибитки скрипят, как сердце режут, от желтых лиц степь кажется враждебной: под властью поганых сама как поганая, от становищ на версту тяжело дышать... Бежать бы, но за пленником сотни глаз следят тайно... Да и не славный пуль — бегство! Вот если бы с мечом пробиваться сквозь вражий строй — другое, достойное дело! Но оружия нет, и не вырваться отсюда самому...
Рана на плече никак не заживала до конца, словно ее то лечили, то растравляли. По вечерам она особенно ныла, и Ярослав метался по шатру, как загнанный в клетку барс. Мучили думы. Нелепо все случилось: князь — и в плену! Какое позорище! Княжеская честь порушена! Хуже смерти! Только было начало складываться что-то похожее на княжество... И ведь люди были. И хорошие люди!.. И битвы были... Строили острожки. Теперь все вспоминается как яркий сон. Жаль, не дали поганцы сыроядные хорошенько к боям приготовиться.
Где-то теперь друзья? Живы ли, что делают? Помогают ли им -братья-князья Глебовичи? Размышляют ли о Руси великой? Зовут ли на содружество? Складывает ли призывные песни друг Юрко? Не забыл ли еще дорогую сердцу клятву? А выполнима ли она? Отсюда, из вражьего логова, видней, как несказанно трудно совершить собратство князей. Даже и единое горе не единит: каждый живет для себя. А вот встал бы над Русью князь такой великой силы души, чтобы все князья русские трепетали перед ним, любили за справедливость и признавали за старшего — отца Руси. Но где такого найдешь? Таких и нет! Хотя сам когда-то считал себя способным стать таким вождем народа... Теперь это кажется детской мечтой... Никогда не станет он князем всея Руси! Горько на сердце. В плену раздавлена, развита мечта... Суженая в Киеве ждет его великой славы, а ее нет и не будет! Все пропало...
Вечером к шатру князя русичей подъехал на арабском скакуне ханич Араф, стройный и тонкий, как дева. Размахивая полами синего с золотом халата, вошел мягкой звериной походкой, только сапожки красной кожи чуть слышно шуршали по кошме и траве.
— Князь, твои глаза светят задором! — воскликнул он, здороваясь с Ярославом, и повалился на кошму. Все движения его резки и неожиданны. Ласковость ханского сына казалась кошачьей, будто всегда у него наготове острые когти. И тонкие губы часто облизывает, будто поел только что вкусного или готов еще рвать мясо и есть...
Но оба они были почти одногодки и словно свыклись за лето, вместе выезжали на охоту в степь, вместе сидели на празднествах.
Раз князья после охоты подъехали к Волге напоить коней. Ярославу взгрустнулось, как увидел широкую мчащуюся на полдень светлую воду, вспомнил родной Дон, даже глаза затуманились... Когда-то и Волга была русская река, а сейчас на ней хозяевами сидели половцы. Дань собирают с каждого проходящего судна. Вот куда надо дойти русичам!
Араф словно угадал тогда скорбные думы Ярослава:.
—Вкусна водичка в нашей Итиль? Подмяли мы ее под себя. Один хвост ее у вас остался. — Сказал и смотрит с лукавой улыбкой. Губы лизнул. Половца вообще никогда не поймешь, что у него на уме. Помни одно: не жди от него хорошего. Об этом на Руси знают. И у Ярослава не лежало сердце к этому человеку, постоянно навязывающему свою помощь. Что-то за этим навязчивым предложением тайное скрывалось...
— Чем обрадован, князь? — оглядывая шатер, спросил Араф, — а глаза его метались пытливо. — Не приглянулась ли какая половчаночка? Сосватаем и сейчас же отгуляем.
— Далек я от этого. — Ярослав без улыбки глянул на него. — Говорю же: есть у меня лада!
— Княжна Всеслава? — Араф хмыкнул, шевельнулся по губам язык. — Забудь о ней! Ее просватали в Резань... Там целый табун княжичей.
— Зачем говоришь чью-то неправду?
— Приедешь — увидишь. Из самой Резани вести идут... А нам надо бы породниться. Тогда и незачем будет воевать. Ты мне поможешь, я тебе. Все богатства будут наши! Что улыбаешься?
— Книгу читаю о прославленном полководце.