Внук Бояна

Той же ночью около княжеского красного крыльца остановился всадник в грубом черном плаще, и, когда слуги ввели его в покои, князь Ярослав Глебович узнал епископа Порфирия. Он будто постарел, лицо осунулось, борода пуще засеребрилась. Но глаза те же, черные как смоль, пронизывающие.

— Не хотел бывать тут, в соромной стороне, да бог заставил. Но никто не должен ведать, что я здесь, — глухо предупредил он князя, и тот отослал слуг, чтобы приготовили трапезу.

Только за столом, подкрепившись вином и жареной олениной, епископ принялся рассказывать. Опять поднялись распри у Пронска и Резани. Князь Роман направил Всеволоду Юрьевичу во Владимир лукавую грамоту: «Ты отец, ты господин, ты брат; за твою обиду мы прежде тебя сложим свои головы; а теперь не сердись на нас; мы воевали с братом своим за то, что он нас не слушается, своёвольничает...»

Узнав о жалобе этой, Пронские князья Глебовичи и обратились в Черниговскую епархию за помощью. Снова епископ Порфирий прибыл мирить братьев-князей. Великий князь Всеволод Юрьевич поручил Порфирию припугнуть Резанских князей войной, если они будут обижать младших князей Глебовичей. Но ведь исстари повелось знать, что сила не страшит смелых на Руси, только дразнит, и уж коли доведет до белого каления — тогда держись!

Вот и князья Резанские стали еще злее, как волки, угрозой их не приневолишь. Не слушают они великого князя — своего дядюшку Всеволода Юрьевича. Хотят владычествовать на Руси.

Порфирий сказал об этом Всеволоду Юрьевичу, а тот с бранью напал на епископа:

— Какой ты князь церкви, если тебя не слушаются князья! Мы уходим из Черниговской епархии. Своего святителя выберем...

Порфирий в гневе стал защищать князей Глебовичей: надо помогать им, а не ссорить угрозами. Ибо стоят они близко, глаз в глаз, с половецкой степью, готовятся к великому, последнему бою с врагом. Но Всеволод Юрьевич не стал слушать...

— Чего же ты, отче, хочешь от нас?

— Вместе с тобой очистить сердца Князей Глебовичей от жадобы и зависти. Собрать их под знамена святой церкви. Ведь только бог выведет Русь от великого стона к светлому собратству.— Порфирий отряхнул от крошек широкую седую бороду и отвел из-под нее большой золотой крест на цепи. Худое старое лицо его приблизилось к лицу князя.— Нельзя допустить владычества Всеволода Юрьевича: сыновья его разобьют Русь на мелкие уделы! А сынов у него — девять. Большое гнездо! Поклянись перед крестом животворящим, что отныне будешь верен моему пастырскому слову!

Ярослав не мог отвести взгляда от горящих глаз епископа, в них была настойчивость, они будто проникали внутрь и заставляли повиноваться. А не поможет ли он выполнить ту далекую клятву? У него так же болит душа от несчастий Руси. Не за славой же он гонится! Почета и уважения ему от людей и без того много... Его слово зовет к большому...

Князь перекрестился, поцеловал крест и вслед за епископом повторил клятву слово в слово.

Только тогда Порфирий заговорил откровенно:

— Час настает! Угроза нашествия врага захватила князей, и каждый из них хочет сам вести народ на поганых. Но ведь не в каждого князя народ верит, не за всяким князем ретиво на бой пойдет. Твоим братьям не дана такая сила — всех поднять!..

Ярослав слушал епископа, и в душе у него уже в который раз росло возмущение против братьев-князей.

— А ты, княже, люб народу придонскому...

— Но ведь я в плену половецком был! — с горечью воскликнул Ярослав.— Мне стыдно смотреть своим людям в глаза.

— Ты не один был в плену, — оборвал его Порфирий. — Такое смутное время: то князь у хана в плену, то, наоборот,— хана полонят русичи. Да еще и породнятся. Такому несть числа, ты не единственный... А ведь за битого двух небитых дают, да и то не берут. Небитый — серебряный, а битый — золотой!.. Умному и доброму и худшее прощается.

— Из жалости?

— У русского народа жалость необидная. Она от доброго сердца, Тот, кто жалеет, сам бы за тебя все рабские муки пленения принял. Ты не умаляй себя и народ, сын мой. Народ умней, чем думаешь. Ему помочь надо — он все свершит! И пойдет за тобой. И не говори, что молод: бог подскажет тебе мудрое. А вот Всеволод — в больших летах, но в своем честолюбии и гордыне стал возносить себя выше церкви, к советам пастырей духовных не прислушивается. Нашел угодного себе епископишку Луку, празднослова, уже откололся от Черниговской епархии. И я не стал помогать ему в подчинении твоих братьев-князей, уехал к тебе. Он же злобой изошел сатанинской, разослал погоню за мной с грамотой позорящей, подвергая меня сраму и бесчестию, как человека ложного. Уже по всей Руси негожеством поносит...