Внук Бояна

— Не время, брат, вспоминать далекое, — вмешался Ярослав. — У нашей земли беда: враги все злее рвутся вглубь. Наше терпение иссякает...

— По всей Русской земле идет печаль, — добавил Юрко. — Покоя людям нет...

— Вот и пой о горестях Руси! — воскликнул Роман.

— Уже спето. — Ярослав кинулся и положил руку на плечо Романа, будто хотел обнять.— Время приспело готовиться к походу. Пойдем с нами, брат, на половецких захватчиков?

— Погоди! — Роман отстранил, будто стряхнул руку. — Кто пел? О ком? О черных горемыках донских?

— Не о том речь ведешь! — Ярослав придвинулся к самому лицу брата.— Мы разведали: гроза собирается в Дикой степи. Вот о защите и сложили песнь лучшую. Она нужна всем русичам. Эта песня стоит дорогого...

— Что за песня? — пуще нахмурился князь Роман.— Твой певец сложил? Опять дерзостное? Надо остерегаться?

— Нет, брат, геройское! Сложил тот, кто был в походе Игоря Святославовича... Хочешь — скажу ее... По листам прочту!

— Ну, ну, сказывай, грамотей, — то ли с усмешкой, то ли шутливо проговорил Роман. — Ты у нас самый ученый... Мы-то дома росли, а ты меж княжат, монахов и дворовых ума набирался — есть что послушать.

Ярослав только улыбнулся, распахнул бархатный кафтан, вынул сверток, разобрал листы — целые и рваные, но все заполненные письменами. Молодые княжичи так и кинулись к ним: каждое новое писание удивительно! Но Ярослав отстранил отроков: не надо мешать! Взял первый лист и с черно-красной буквицы рисунчатой начал чуть распевчато:

Не ладно .ли будет, братие,

Начать словами стародавними

Боевые повести полка Игорева,

Игоря Святославовича...

Княгиня ухватилась за лицо, глаза расширились!

— Ой, ведь это о дядюшке родном сложено!

— Да, о нем,—ответил Ярослав.— Бил Игорь Святославович поганых крепко.

— Он ведь и в плен попал.

— Как и я... Но поход его был геройский, хоть и не удался. Он своего спасителя Овлура наградил: сделал черниговским вельможей Лавром, женил на дочери тысяцкого Рагуила...

— Сказывай дальше, да не о слугах,— перебил князь Роман.

Ярослав читал первые листы и видел, как все задумчивее становились лица родичей. Все смотрели на него и молча ждали, что будет в следующем листе. Не частое это событие — чтение нового писания. И оно волновало, заставляло остро переживать... А тут говорилось о близком человеке, которого хорошо знали, с кем доводилось охотничать и пировать.

— Читай, читай, — поторапливал Владимир Глебович в нетерпении.

— Ярослав развернул новый лист, продолжал песноречиво:

И сказал Игорь дружине своей:

Братие и дружина!

Лучше убитым быть, чем полоненным.

Сядем-ка на своих борзых коней

Да взглянем на синий Дон!

Юрко следил: как слушали песнь... у всех глаза расширены, не моргнут, уставились на Ярослава. Сидят с полуоткрытым ртом, будто дыхание перехватило. Роман закрыл глаза, усы сильней обвисли, на лице — презрение, словно ждет обиду себе от песни: вот-вот она ударит больно!

Игорь к Дону войско ведет,

А беду его уже птицы ждут на дубах

Волки страх наводят по яругам,

Орлы клекочат — зверей зовут

На кости…

И лисы уже лают на багряные щиты...

О Русская земля, ты уже за холмами!

У княжат заблестели глаза. Святославовна пальцами словно слезинку смахнула, прикрылась ладошкой. Лишь князь Роман хмурился, будто неловкость чувствовал. А князь Владимир Глебович заворочался на дубовой скамье, дрогнувшим голосом спросил:

— Кто сложил это дивное... имя его?

— То пока неведомо... Но сам он тяжкое горе вынес.

— Жалит она сердце... Беспокоит!

—То и надо. А то сердца многих князей мохом обросли.

Так сказал Ярослав. Князь Роман резко повернулся к нему, глянул как на врага: сейчас дерзостное начнется! Но Ярослав уже читал дальше, наполняя слова грозной тревогой:

Быть грому великому!

Идти дождю стрелами!

...Копьям переломиться тут,

Саблям перетупиться тут

О шеломы половецкие.

...А половцы еще идут от Дона,

И от моря идут,

И со всех сторон.

Русские полки обступили кругом...

Младшие княжичи зашмыгали носами, кто-то закашлялся. Ярослав отпил из чаши крепкого квасу с тертой редькой — в нос шибануло. Вздохнул: после плена все еще тяжкое мерещится, сердце перевернулось.

А голос его становился все тревожнее:

...Черная земля под копытами Костьми была засеяна

Да кровью полита,

Лютым горем взошли они

По Русской земле...

— Какие яркие слова! Как драгоценные каменья, — не сдержался Владимир Глебович и посмотрел на Юрко — он-то знает толк в песне!

— Тут иного нельзя... Дело было геройское, время тяжкое, а сердца гордые!.. Это требует красочного, звонкого слова, песенной звучности. — Так ответил Юрко памятными словами деда Ромаша.

Святославовна всхлипнула, но сдержалась, глянув на мужа, закусила губу, только опять вытерла рукой слезинки. Роман свирепо глянул на жену: «Этого еще не хватало!» Повернул голову к брату Ярославу, скулы ходят, кадык на плотной бычьей шее вздрагивает. Зачем это читать? Было и прошло. Нечего вспоминать горестное... Эти певцы или дерзят, или стонут и плачутся!.,

— Не хватит ли читать? — пробурчал он. Но все запротестовали:

— Не хочешь слушать — не слушай.

Ярослав с сердцем сказал: