Внук Донского

Последовало витиеватое изложение сути привезённого документа со всеми возможными пожеланиями и любезностями. Если отбросить всё лишнее, то в нём боярин Всеволож, оставленный на управление всеми делами московского княжества, пенял князю Юрию, что тот порушил крестное целование и не исполнил должный выход ордынский с уделов своих в требуемый срок. Скоро новый выход надобно де готовить, а старого всё ещё нет. Временщик московский желал знать, когда князь Звенигородский исполнит предначертанное в докончальной грамоте и назначит точную дату посылки в Москву денежного сбора.

Князь, выслушав посла, велел вернуть ему грамоту на том основании, что в ней не указано должного к нему почтения.

– Нелеть ми, старейшу средь сынов Димитревых, простым титлом наречатися. Буде верно чертана сия грамота, восприму ея. До той годины она для нас незрима, – высказал он свой вердикт огорчённому послу.

– Сие порушение порядия, к брани меж государями ведуще! – воскликнул он.

– Аще несть порядия царёва, ино буде по ми, – внушительно поставил точку отец.

– Тако ты, княже Звениградски, благодаришь государя велия за избытие[431] града тея от потока татарския? – с трудом нашёлся что сказать посол.

– Князю старейшу лишче ми требно быти летами, – резко ответил князь и знаком велел завершать аудиенцию.

– Иже реще, бояре, советочи мои? – произнёс он приунывшим боярам, когда посол удалился. – Сами зрите, иже нелеть ослабити выходы. Державе нашей ноли оскуда прииде. Аки возрастити[432] их несуть требе.

Боярин Единец неожиданно сообщил, что в Чухломе смерды избили и поглумились над волостелем – ближайшим родственником боярина Морозова. Местная дружина оказалась не способной справиться с народным бунтом из-за малочисленности. Позднее я узнал, что вокруг этого города многие сёла и деревни принадлежали конкурирующим между собой княжьим любимцам – Морозову и Жеховскому. Да и сам город фактически являлся яблоком раздора между ними. Взяв себе в прямое подчинение Галицкий удел, князь Юрий хотел отдать Борису Васильевичу обширную Жеховскую волость в удел вместе с городом Чухлома в качестве столицы. Стараниями боярина Семёна этот замысел тогда не осуществился.

По побагровевшему лицу отца было понятно, что эта крайне неприятная весть застала его врасплох. Бояре тоже не на шутку разволновались. Шумно пообсуждав возникшую проблему, они предложили послать карательный отряд против крамольников. Государь предложил тысяцкому обдумать этот вопрос и с напряжением в голосе обратился к боярину Единцу:

– Коими речами по разбойну ряду в моём княжестве ты мя учудишь паки, боярин Кирияк?

– Днекратно татьбу малу правим, драгий княже. Деяний мнозе паче, же ты, государь, преду не велил речений по сему. Укажи дьякам роспись содеяти дельма тя, – высказался побледневший уродец своим хрипучим голосом.

– Фокий Плесня истекал из тея узилища[433]? – поинтересовался князь, заметно закипая.

– Правда тея, княже милостивы. Прости, не рех о сем, – заметно перепугался уродец. – Ят бысть тем же днем.

Люди с садистскими наклонностями часто оказываются кончеными трусами и лгунами. Лишний раз убедился в этом.

– Один он стек, ово кои с ним быша паки? – продолжил напирать князь, с трудом сдерживая гнев на нерадивого служаку.

– Холоп уноты с ним стек, рекомах ся Макашкой, такожде ят, – последовал неуверенный ответ.

Отец недоумённо воззрился на меня, я в свою очередь на него.

– Дабы[434] сих сидельцев к ми в палаты прилещити. Самолично доводство содею, – постановил князь.

– Государь мой благолепый! – хрипло вскричал Кирияк. – Израдник Фокей помре надысь от язвий[435]. Холоп уноты сечен бысть зельно. В беспамятстве он есть дненощно[436].

Отец выразительно взглянул на меня и кивком головы разрешил Единцу сесть. Уродец торопливо исполнил правителю поклон и с облегчением сел на своё место.

Неожиданно и не только для меня правитель предложил назначить руководителем карательной экспедиции меня и ободряюще подмигнул мне. Ожидаемо возразил князь Жеховской:

– Сыне мой середни Семён есть летами зрел, телом порн[437] и в детелях ратны вельми сведущ. Метаю[438] к те, княже наш, с просьбой наречь сего мужа воеводою рати на Чухлому. Дедич наш Александр поне младым рати водил, таланты ял се Божески. Ато княжич Димитрие в играх отрочих ратной мастроте казатися, же несть на воях живых.

– Аще княжич на воеводстве явле сеи доблести и разумения, то и постольником наречь его буде вместно? – вопросил князь.

Дума между тем без порешила назначить меня воеводой. Эти бородатые гады саботаж против меня устроили, явный. Эх, засасывает всё больше меня государственная рутина.

Мохнобровый викинг не сдавался:

– В Чухломе несть обыдена крамола. Подсылы московски воду мутят онде. Будем сиждити сиднем, не токмо в Чухломе всполошет[439]. Везде недород хлеба яша. Требно хитренно да мастротно сию тугу порешить, зане[440] люди ведают токмо крепость державну и правдость.