Внук Донского

– Новуград зело досажден[591] Василеем Московски, понеже противу Литвы в недавней брани отступился. Архиепископ Евфимий вторый Господу древле сложил[592] глашати тя на княжение Новуградско. Васильевы людишки излиха[593] дмены. Боярство наше не чествуют.

Европейское лицо новгородца исказила гримаса ненависти.

– Вдай[594] мою велию благодарность его святейшеству, боярин. Разумеем мы с ним подобно. Растерзают нашу дедину суседы хищны. Князьки алчны израду содеют. Мы остатни изосташа, токмо Новуград да Галич. Аще мы впадём, изгибне русска земля.

Тяжелый кулак могучего князя с силой опустился на поверхность дубового стола, заставив подпрыгнуть посуду.

Затем пьяные, хоть и порядком вятшие мужи переключились на обсуждение моих достоинств. Было сказано, что я учён настолько, что пророки библейские мне даже в подмётки не годятся. В таврели всех обыгрываю за пару чихов. Сказки фряжские благолепные знаю во множестве. Про движение тел небесных всяческих ведаю… У меня вдруг что-то в животе похолодело и в нужник захотелось.

– Отец, – крякнул я заполошно, – пора нам домой возвращаться.

Отмахнулся от меня ручищей как от мухи, отчего качнулся в сторону боярина и приналёг на него. Словесное глумление продолжилось.

– А ты ведаешь, друже Василий, кой сей стервец злосерд на передок, яко тетерев кружливы? – кругля в страхе глаза, поведал родитель.

Друже естественно изобразил живейший интерес.

– В порты скоромны наряждетеся и из хором во град стрекоче, токмо пяты блещут. Жёнки градски сигают от него во все стороны, стенают и плачут, пощаду молих, а он, жестосерд, их хитит и по закуткам ятит. Всяк день с мордою язвенна ворочаетеся в хоромины, мужами досажденны биен.

– Отдай его нам в Новуград на княжение, государь, – неожиданно попросил боярин Василий. – Нам сякие нать.

– Да вы оба просто издеваетесь надо мной! – озлился я, вызвав громыхающий хохот отца.

– Любо зрети ми, яко ты рдее вся до обуший[595], – заявил он, принявшись тискать меня до болей в разных местах, – Деву ему призрел, Марью Боровскую. Помале они мя унуками угобзят.

– Коя сестра князя Боровска Василея Ярославича? Тако она же ести детищ младна. Лет с десяток лет ей токмо суть, – пьяно удивился новгородский боярин.

Опа! А я ведь чуял что-то подобное. Победно взглянул на отца.

– Неча ему. Сам младенешек паки. Пождут оба нарока етений, – нашёлся князь.

Мне надоело слушать всякую чушь на свой счёт, и я отправился справлять нужду, предварительно подпустив вредным пересмешникам злого шептуна. Как ещё можно напакостить здоровенным амбалам? Даже котёнки в знак протеста геройски писают в тапочки хозяевам. Возвращался, понятное дело, с опаской. Государственные мужи ютились в коридорчике перед закрытой дверью в палаты.

– Вот он, злодей бесстужи грядет и очами мжит. Поди семо. Я те ушеса оборву, – радостно заорал князь.

– За что, отец? – невинно поинтересовался я.

– Воню злу[596], яру ты в палатах дхнул[597] и боярина Василея живота вмале не лишил? – сообщил он мне, едва сдерживая смех.

– Нелеть его в Новуград заяти[598] на княженье. Он весь град опустошит, – обратился он уже к приезжему.

Боярин Василий, стоящий здесь живым и здоровым, мелко трясся от смеха.

– Сякы князь нам требен. Он без рати всяк супостата одолее, – отметил он.

– Если карельское княжение мне дадите, то, может быть, и соглашусь, – выдал для них неожиданное.

Господа давала карельский престол некоторым приглашённым князьям как приложение к новгородскому княжению. Возникла даже целая династия карельских князей – Наримунтовичей, впоследствии сменённая Ольгердовичами. Последним носителем титула стал Лугвений Ольгердович Мстиславский, лишённый этого статуса за участие в недавней войне на стороне Литвы с Новгородом. Карельские территории включали в себя огромные пространства от побережья Финского залива до самого Белого моря. Жаль только, что княжество по вассалитету Новгороду было сильно ограничено во многих правах.

– Сие к помыслию требно, – заключил ошалевший от моей наглости новгородец.

Шутливый настрой у вятших особ резко испарился. Повисшую паузу разогнал боярин Никитович, вознамеривший преподнести мне богатый дар. По сигналу гостя, его слуга принес завернутый в холстину длинный предмет. Лицо новгородского боярина озарилось особым выражением восхищения, которое бывает у истовых ценителей. Он самолично развернул холстину и с тихим шуршанием вытащил из кожаного чехла саблю. На обитой коже рукояти была нанесена золотым тиснением арабская вязь.

– Сие есть сабля сарацинска булатна, ята в сече в святых землях. Приобряща у рыцаря в Ливонском Ордене, егда пришед овама докончание рядити.

Вещица была достойной. Меня, держащему в своих руках самое разное оружие разных времен, охватила волна восторга.

– Благодарю тебя, боярин Василий, от всего сердца, – растрогался я.

– А я рады вельми, иже познал тя, княжич. Буде друзями! – моментально ответил боярин и распахнул объятия.