Внук кавалергарда

Обе удивленно и испуганно обернулись на его слова.

— Ты какого приперся-то? — вместо «здравствуйте» сухо отчекрыжила половина.

— Домовых возвертай, — решил он брать быка за рога, — а то поросенок издох, — и Иван как назло забыл, что он еще хотел сказать Вальке обидное.

— А черта с рогами тебе не надо? — вытаскивая руки в тесте из деревянной кадушечки, взвизгнула очухавшаяся теща.

— То, что у вас такого добра хватает, я знаю, но возвертайте подобру моих домовых, — стукая прикладом ружья об пол, как можно строже сказал он, — а то ведь шутки закончились, — и потряс ружьем.

— Стреляй, милок кучерявый, — и Валька нахраписто шагнула на мужа.

— Ты брось, брось, — более миролюбиво утихомиривал жену Иван. — Оно к тому же и не заряжено, и отставил ружье в угол возле лавки. — А домовых вы мне возверните, — уже упрашивающим тоном попросил он.

— А че их искать-то, вон они в подполье, — запела ожившая от страха теща и подмигнула дочери, — Валька, как заявилась, так туды их спрятала, от греха, говорит, подальше, Иван-то, говорит, все захапал, а мне хоть домовые достанутся. И конфет им еще дала, — скрючила теща умильное лицо.

Иван, не разуваясь, протопал к крышке лаза в подполье и, открыв его, погрозил теще пальцем:

— Ну, ежели объегорила, то ховайся, зашибу.

Когда начал спускаться по крутой лестнице, попросил Вальку:

— Ты хоть бы огня какого дала, темно, как у негра в попе.

— И везде ты, Ваня, побывал, — съязвила Валька, подавая фонарик.

Теща захлопнула крышку лаза и хотела поставить на него флягу с водой.

— Помоги, что ли, чаво стоишь? — прикрикнула она на дочь. Вдвоем и справились.

Иван какое-то время настырно торкался в доски лаза, кроя жену и тещю отборной матерной бранью, затем подозрительно затих. Только послышался стук передвигаемых стеклянных банок. А затем его восторженный басок:

— Ну и славная у тебя медовуха, мать, сама в рот льется, и закусить добра хватает, — и тут же громко за горланил: «Врагу не сдаеться наш гордый варяг, врагу ни за что не сдается…»

Теща испуганно хлопнула себя по худым бедрам и запальчиво закричала ему:

— Паразит непутевый, вот пустила козла в огород, — и все суматошно нахлопывала себя по бедрам. — Ты брось лакать-то, я ведь на седьмое ноября приготовила, вот паразит, чтоб вы провалились со своими домовыми. — И начала одна оттаскивать флягу с люка лаза.

Ванька все горланил песню, но вылезать, несмотря на все уговоры и увещевания тещи, отказывался. Она уж тогда подключила дочь:

— Уговори своего беспутного, что домовые у тебя спрятаны в сарае, и ты ему счас их вернешь, только пущай вылезает с погреба, пока там все не переколотил, ну, навязались на мою голову…

Ванька после долгих уговоров все же вылез с трехлитровой банкой медовухи в обнимку и башкой в паутине. Теща было кинулась отнимать свое хмельное, но это оказалось бесполезным делом. Легче было кота научить разговаривать, чем отнять у зятя алкоголь. Только облилась вся медовухой.

— Ох, дура я, дура, — тонко причитала она, беспомощно смотря на дочь, — давайте собирайтесь и у себя дома шукайте домовых, приедет Галька с мужем, чем я их угощать буду? — вопрошающе допытывалась у зятя Ивана.

— Молоком, — хохотнул Иван, усаживаясь возле окна на лавку и пригубливая из банки, — хоть бы стакан дали, — укорил он женщин, глядя в вечернее окно.

— Счас и стакан, и домовых, — равнодушно отбрехалась Валька.

— А че сюда Садыков приехал? — тычась носом в стекло, спросил Ванька, — и лошадь уже распряг.

Валька тоже прильнула к окну и через минуту ехидным голоском пропищала:

— Допился, забулдыга, свою корову от лошади отличить не в силах.

— Ступайте, ступайте оба до свово дому, — стала агрессивно выпроваживать их шибко радушная теща, — хватит людей-то смешить, все домовых ищут…

— Это мысль, — разом отрезвев, поддержал тещину идею Ванька, — пошли, Валь, домой. Я даю тебе крест, — и он перекрестился, — читать брошу, честное слово.

— А пить?

— И пить!

— Тогда оставь банку, и пошли, — обувая материны галоши, устало согласилась Валька.

— Идитя, идитя, — обрадовалась теща, забирая у зятя банку, — только свою пукалку не забудь.

— А ты из нее соседей стрелять будешь, — заржал Иван, закидывая ружье на плечо.

На улице прошел небольшой дождик, и было свежо, и чувствительно пахло ожившей зеленью. Ваньке дышалось легко и радостно.

— А ты домовых-то забрала? — спросил он жену.

— Успокойся, забрала, — шагая с коровой впереди, ответила равнодушно жена.

— А то эта злыдня враз присвоит, скажет, что мои.

— Да зачем они ей, у нее самой их прорва, — оборачиваясь к мужу лицом, улыбнулась жена.

Вышли на дорогу к дому.

Слева затарахтела таратайка.

Повозкой правила садыковская жена Фая. Сам Рафкат полулежал позади бистарки с обнаженной ногой на кипе одеял. Вторая нога в сапоге свисала вольно с брички. Рядом сидел малай лет двенадцати с гармоникой в обнимку.

— Здравстфай, Ифан, — пьяно помахал Рафкат рукой.

— Привет, Рафкат! Бричка остановилась.

— Что с ногой-то? — поинтересовался, подходя, Иван.