Внук кавалергарда

— Да нет, у меня просьба другого характера. Как знаешь, у нас все последние годы Савин воду по полеводческим станам развозил. А зимой его похоронили — помер. В том году приняли одного молодого, а он лошадь и угробил. Загнал вусмерть. Вот сейчас правление и думает, кого назначить водовозом? Ясно, пенсионера, но кого? Вот я и решила предложить тебе. Зарплата будет скотника, также и фураж будет для своей скотины. Чем плохо, а-а? Делать-то тебе все равно нечего. Ну как, до говорились? — свербя взглядом Егорычеву переносицу, поинтересовалась она.

Егорыч пожал плечами:

— Да дома дела есть. Прям не знаю, как быть, — заюлил он.

— Как быть, как быть, — с улыбкой передразнила агрономша и достала из папки чистый лист бумаги. — На, пиши заявление скотником. Лошадку возьмешь Рыжуху в первой бригаде, а воду во фляги будешь заливать из крана на маслозаводе. Не из колонки ведрами, как раньше.

Они поговорили минут десять о том о сем, и она укатила по делам. Егорыч встал и пошел во двор. Там Нюрка на карде поила теленка. Егор подошел и как бы между прочим сообщил жене новость.

— Тут агрономша приезжала.

— И чего ей надо было? — для поддержания разговора поинтересовалась супружница.

— На работу зовет скотником, — хмыкнул Егорыч.

— А ты чего?

— Да пойду подсоблю, наверное.

— Оно и правильно, — согласилась жена, отнимая у теленка ведро.

— Ты бы плеснула мне сто грамм за новый трудовой день.

— От, не паразит ли, — возмутилась супружница, открывая дверку карды, — дня еще не работал, а трудодень уже канючит. От, охламон так охламон, — брюзжала она, проходя сердито мимо старика.

Егорыч виновато потопал за ней в дом.

Эту ночь он спал безмятежно. Без мучительных терзаний совести. Утром хотя и проснулся с первыми петухами, но без паскудного нытья в душе. И начались для него трудовые будни. Оказывается, работному человеку не так уж много и надо для того, чтобы не мытарилась душа. Солнечный день, убегающая из-под колес дорога, стук наполненных фляг на задке телеги и вера в завтрашний день, что он будет именно таким же. Как и этот, сегодняшний.

Егорыч завез воду покосникам и возвращался в деревню, когда увидел идущего в том же направлении человека в соломенной шляпе и с авоськой в руке.

— Далеко путь держим? — поравнявшись, окликнул он его и кивнул на телегу, — садись, домчим за милую душу.

Мужик запрыгнул на телегу, свесив ноги в штиблетах с передка. По всему видать, городской.

— К кому приехал-то, ежели не секрет? — поинтересовался Егорыч, принимая от незнакомца дорогую сига рету.

— К куму, к Василию Карпову, знаешь такого? Егорыч памятно поморщился, как от зубной боли, и согласно боднул головой:

— Знаю, как не знать. Плотником горбатит.

— А я вот на пенсию вышел, дай, думаю, родственника навещу. Давненько не виделись, а сейчас свободного времени хоть залейся. На работу не надо спешить, лежи день-деньской и в ус не дуй.

Какое-то время помолчали, цыхая в небо дымком сигареты.

— Сам-то еще не на пенсии? — спросил мужик про сто так, для поддержки беседы.

Егорыч с интересом посмотрел на говорливого мужика и, выплевывая окурок, недовольно ответил:

— Да был я на пенсии, был, ни хрена там, ничего хорошего. Одна маета и скука. — И, вытащив из-за голенища кирзового сапога плетеный кнут, ни с того ни с сего от тянул им Рыжуху. Загремели порожние бидоны, лошадка припустила рысью.

Царские червонцы

Рассказ пойдет о Ленине. Не о вожде обездоленного пролетариата, а о простом деревенском пареньке, прозванном за маленькие хитрости Лениным. Да к тому же он был тезка Ленина — Володька. В общем, получилось все в самый аккурат.

И вот как-то в июне месяце заявился я в деревню Заикино, в гости к бабушке. Я уже окончил четвертый класс и очень любил путешествовать в одиночку. А для меня отправиться в гости в другой район было плевое дело. Все одно, что корову перегнать из одного сарая в другой.

Вошел я в деревню после обеда и сразу наткнулся на Ленина. Он доводился мне дядькой, а был года на два моложе меня. И я его считал зелепупиком. Потому что мне казалось, что он моложе меня на целую вечность. Ленин сидел на порожке своего дома и ножиком строгал палку.

— Здорово, Ленин, — ухарски поприветствовал я его, снимая с головы кепку.

Он отложил свою палку, какое-то время удивленно моргал на меня.

— Заявился, — простодушно брякнул он, втыкая нож в доску крыльца. — А че Олька с Вовкой не приехали? — тут же спросил он о моей матери и братишке.

— Мать еще со школы не отпустили, работает, а Вовка с ней ходит, он же еще маленький.

Из дверей сенцев выглянула бабушка с полотенцем в руке:

— Я думаю, с кем ты тут разговариваешь? Оказывается, Валерка прилетел. А мать-то где? — задала она мне тот же вопрос.

Я снова начал рассказ о ее работе.

— Ох, шалопут ты, Валерка, — как-то сердобольно вздохнула она, — в дальнюю дорогу, и один. Оторвут когда-нибудь тебе башку. Внепременности оттяпают. — И тут же более бойко добавила: — Ладно, соловья баснями не кормят. Иди закуси, там на столе драники под рушником, а в крынке молоко.