Внук кавалергарда

— Погодь, щас еще придумаем, ночь только началась, а ты гусей гонишь, не торопись, все одно: на пенсии к бабке успеешь. Щас Женька ленту смотает и пойдем к крокодилихе, — усаживая Егорыча на старое место, горячо убеждал он.

Старику уже было все до лампочки. И он промямлил, что согласный.

При выходе из кинобудки, один из молодых парней взял с полки моток шпагата:

— Сейчас кому-нибудь жучка поставим, — объяснил он Женьке, для чего взял моток.

Посредине деревни выбрали дом Карпова, и самый молодой полез в палисадник к окошку.

Егорыч заартачился, стал браниться матерно:

— Че, ядрена мать, я вам пацан, што ли, жучки по дворам ставить. Айда пойдем за самогоном, а опосля делайте, што хотите, хоть кол на голове тешите.

Но они громким полушепотом уломали старика и попросили встать за столб и затаиться. Егорычу ничего не оставалось, как выполнить их просьбу. Он встал за телеграфный столб и затаился в ожидании развязки проделки шалунов. А они начали потешаться.

Стук да стук картошкой в окошко. Вскоре в доме зажегся свет и громыхнула щеколдой входная дверь. А через секунду отборная матерщина по всей улице. Парни со смехом разбежались. Егорыч испугался и тоже хотел дать деру, но тут совсем некстати с ноги слетела галоша, и он пропахал носом землю. Пока поднимался, подскочивший в это время Карпов очень серьезно хлестнул его кулачищем по губам. Егорыч упал навзничь, и теперь, как навозный жук в проруби, сучил потешно ногами.

— Это ты, Егор Егорыч? — изумился, всмотревшись, Карпов. — Ты что, в детство впал, жучки по дворам ставишь? — бухтел он уже миролюбиво.

— Ды, я галошу потерял, а потом смотрю, луна, — оправдываясь, лопотал Егорыч.

Карпов протянул руку и помог ему подняться с земли:

— Да, никогда не ожидал, что ты на такое пойдешь, право, как дитя, кому скажи, не поверят. Обмочатся со смеху, — хохотнул он.

— Я домой пойду, — виновато буркнул Егорыч, размазывая кровь на битых губах. И забыв о потерянной галоше, пошатываясь, побрел к себе домой.

Карпов проводил глазами ссутулившуюся фигуру старика, поднял с земли забытую им галошу, хотел было окликнуть пешехода, но, подумав, махнул рукой и швырнул ее в свой двор.

— Вот клоун пенсионный.

Егорыч добрел до дома и на веранде на свернутые половики упал спать. Утром жена ударом веника разбудила его и сразу разверещалась:

— Што, седина в бороду, бес в ребро? Ты где, блудня, всю ночь шамонялся? Вот непутящий-то! — скандалила она, не забывая охаживать супруга веником. Егорыч, кряхтя, поднялся, жена испуганно прикрыла рот рукой, когда увидела его разбитые губы и засохшую кровь на подбородке.

— Кто ж тебя так-то? — выдохнула она смятенно, уронив веник на пол.

— Об порожек споткнулся, — угрюмо ляпнул он и пошел на кухню к умывальнику. Умываясь, по кускам вспоминал вчерашнюю суматошную ночь и содрогался от количества выпитого им.

— Надо ж, натрескаться до такой степени, вот тебе и заслуженная пенсия, — и он принялся костерить себя мысленно, вспоминая о прошедшей ночи.

— Дай сто грамм, — попросил он Нюрку, усаживаясь за стол.

— Дать бы тебе, — опять взъелась супружница, ставя на стол четвертинку. — Съездил бы к детям в город, погостил с месячишко, с внуками понянчился, чай, уж соскучились, — упрашивающим голосом уговаривала она его, наливая щи в тарелку.

— Да что ты меня, как дитя невразумительное, науськиваешь на город? — кидая ложку в тарелку, взъярился Егорыч. — Надо, вот сама и поезжай. — А с меня хватит, по горло поездами насытился, — психанул он, порывисто отодвигая стул, на котором сидел.

— Да угомонись ты, делай, што хочешь. Ночами не спи, водку трескай, — нарочито ласковым голосом успокаивала его жена, и, наученная горьким опытом, пятилась к входной двери.

— Курить захвати, — крикнул он вслед ей и налил себе стопочку.

После завтрака вышел и сел на лавочку перед палисадником. Закуривая, болезненно потрогал разбитую губу, неловко сплевывая под ноги, и раздосадованно покачал головой. И почему-то с горечью вспомнилась тещина присказка: пьяный проспится, дурак никогда. Да где же я галошу потерял? Ну, допился, баламут. И нашел с кем, с пацанами.

Настроения и так никакого не было, а тут еще башка болит от пьяного загула. Все шло одно к одному. По дороге перед его домом резко затормозил колхозный уазик. И через минуту главный колхозный агроном Степанова подсела рядом с ним на лавочку.

— Кто же тебе губы-то разбил? — вместо «здравствуй» задала она ему вопрос.

— Да по хозяйству случилось, — как от зубной боли, покривился Егорыч и в сердцах затушил окурок о доску лавки.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — с понятием улыбнулась Степанова и крикнула водителю:

— Ванюша, принеси-ка мне папку с документами. Молоденький шофер принес папку и, попинав по переднему колесу, сел опять в машину.

— Егор Егорыч, у меня к тебе производственная просьба, не откажи ради бога, — положив свою руку ему на плечо, попросила агрономша.

— Говори, в чем проблема. Сеялку отладить — это мы готовы.