Внук кавалергарда

Семка попридержал своего солового коня и теперь скакал стремя в стремя рядом с Ванькой.

— Ты в рубке мне спину прикрывай, а я твою, хорошо?

— Хорошо, — согласился Ванька. Семка привстал в стременах и обернулся.

— Есть, — крикнул он, — роты пошли по флангам. Значит, вскорости и начнем.

Ванька тоже обернулся и увидел, как две роты, скачущие позади их, разошлись.

Теперь он смотрел на Сашко: конь его вьюном вытанцовывал возле командирской тачанки, а сам Сашко размахивал правой рукой, показывая ею по сторонам, и кричал что-то. Зданович снял фуражку и замахал ею Калюжному. Тут же к ним подлетел Калюжный, в секунду выслушал комполка и крутанул коня обратно. Не доскакав до роты, прокричал: «Шашки наголо!» По цепи всадников перекатом прокатилось: «Шашки наголо!»

И в ту же секунду в голову роты ударил снаряд. Ванька покачнулся в седле от взрывной волны, но все же удержался. Рота тут же рассыпалась. На дороге остались три убитых кавалериста и две лошади. Одна лошадь понеслась обратно.

— Прикрывай скорее! — провизжал Сенька и, крестя шашкой воздух, полетел вперед.

Ванька пхнул коня каблуками под ребра и, выхватив из ножен шашку, понесся стремглав следом.

Белые шли на них в гнетущем молчании.

Ванька увидел, как вторая половина белого эскадрона, обогнув пушки, пошла на красную роту слева.

Торопливо, почти захлебываясь, затукали с обеих сторон пулеметы. Неприятельская пехота перебежками побежала на фланги.

«Не выстоим», — отбивая удар шашки бородатого казака, подумал он. В это время на фланги вылетела невесть откуда взявшаяся красная кавалерийская рота, и перевес пошел на сторону красных.

На Ваньку насел то ли казах, то ли киргиз. Ванька только успевал увертываться от его молниеносной шашки, но беляк допустил единственную ошибку. Он круто занес шашку для продольного удара — и это стоило ему жизни. Падая, он саблей все же достал Ванькино левое предплечье. Паренек в горячке боя своей раны не почувствовал. Что было дальше — он помнил как во сне. Помнил, как добивали отступающие эскадроны, как рубили бегущую пехоту.

После боя, который шел не более двадцати минут, он слез с коня, привязал его к колесу перевернутой тачанки, начал отдирать окровавленную, засохшую косоворотку. По предплечью потекла кровь.

Бегущий от раненого к раненому пожилой медбрат, увидев, что делает Ванька, заверещал осипшим голоском:

— Не трогай, гангрену занесешь!

— Ладно еще, не сифилис, — заржал подъехавший Сашко. — Шо, казаченьку, спытал, яки шашка кусается? Ладно, голову не оттяпали.

— Спытал, — сквозь стиснутые зубы ответил Ванька, помогая медбрату стягивать с плеча косоворотку.

Подъехал с перевязанной головой Сенька.

— Я ж тебе сказал: прикрывай, — укорил он безобидно.

— А я тебя видел… Будь, будь, — болезненно погудел медбрату Ванька.

— Сорочку придется выкидывать, — сказал с коня Макущенко.

— Да, выбрасывать, — поддакнул медбрат, заливая рану йодом.

— Положь на место! — рявкнул Ванька. — Память: матушка шила.

— Держи, казак, — Сашко бросил к Ванькиным ногам мерлушковую папаху и свернутую комом тонкую белую бурку. — Есаул подарил, ему более не треба. — Потом прибавил: — Щас я тобе гимнастерку привезу, там повозка каптера разбитая. — И умчался.

Проезжавший мимо Калюжный окликнул медбрата:

— Гнездилин, ступай к реке, там много раненых. Гнездилин по-быстрому перевязал Ваньке руку и бросил, убегая:

— До свадьбы заживет.

— Товарищ Калюжный, — обратился Ванька к ротному. — Отпустите на часок с друзьями — дом попроведовать: моя деревня вон, за холмом, верстах в пяти отселева. Я токмо притвор закрою, и мы сразу возвернемся.

— Хорошо, — разрешил Калюжный, — тем более что пойдем через твою деревню. А вы как штык чтобы в строй, ждать не будем, — трогая коня, закончил он.

— Да мы успеем, — принимая от Сашко гимнастерку, обрадованно крикнул Ванька вслед Калюжному. — Мы по-быстрому только притвор закрою.

VIII

Ванька, конечно, умолчал, не сказал ни Калюжному, ни друзьям, что едет по одной причине — повидать Настю, дочь кузнеца Селина.

— Горилку-то найдешь? — всю недальнюю дорогу донимал Сашко. — Яку я тобе рухлядь надыбал! — И, расхваливая, цокал языком.

Семен молча грыз сухарь и, казалось, не обращал на них никакого внимания, но перед самым Ванькиным домом потянулся, мечтательно изрек:

— Я тоже не против за победу Красной Армии.

— Во-во, а я про че талдычу? — моментально поддержал Сашко. — Я пяти казачкам головы посымал, о-о-о! — Мол, знаешь, что это такое? — Но за Степана с лихвой посчитался.

— Похоронить бы его, — с надеждой обронил Ванька.

— Его уже сховали с почестью мужики. Правда, без домовины, но все как положено было, даже поп.

— А ты откудова знаешь? — недоверчиво покосился Ванька.

— Пленный подхорунжий сказал.

Ванька вздохнул и направил коня в отчиненные воротца.

Притвор в избу был открыт нараспашку, на что Ванька будничным голосом заметил:

— Должно быть, Пентюх приходил.

Ванька с ведром полез в подпол, вытащил полведра картошки, сказал:

— Картоху будем жарить. Тебе, Сень, чистить.

— Лучше бы поросенка жарить, — недовольно буркнул Сенька.