Майор Зюскинд, не меняя позы, снизу вверх посмотрел на пленного, и Вальтер Брентен увидел на его бледном лице легкую улыбку…
— Он никогда и ни в чем не отступал от своих политических убеждений.
Майор Зюскинд поднялся, молча прошел мимо пленного к двери, открыл ее и сделал знак солдатам комендантской роты. Кивнув в сторону пленного, майор приказал:
— Поместите его где-нибудь поблизости. Допрос не окончен… Но митинговать тут незачем. Поняли?
Пленному он сказал:
— Идите!
Когда красноармейцы вместе с пленным вышли из подвала, майор взглянул на Вальтера.
— Ваше впечатление, Вальтер Карлович? Этот человек говорит правду?
— Думаю, что да. Но о хорошем совете Эрнста Тельмана он вспомнил лишь недавно.
— И мне так кажется, — сказал майор. — Ну и детина! Что, в Германии все тюремщики такие? Ведь он высок и широк, что твой шкаф.
— Шкаф с потайным ящиком.
— Верно! — По осунувшемуся лицу майора скользнула усмешка. — Потайной ящик мы откроем. Думаю, что самое правильное — сейчас же отослать этого пленного в Вертячий, в штаб армии. Если там найдут нужным, его направят в Москву… Как-никак живая весть о товарище Тельмане. А это немало.
— Вальтер Карлович!… Вальтер Карлович!
Полковник Осип Петрович стоял у входа в подвал, где Вальтер улегся, чтобы хоть немного отоспаться.
— Вальтер Карлович! Скорее! Поди-ка послушай!
Вальтер побежал за ним по коридору подвала.
Из трофейного радиоаппарата торжественно звучал низкий голос, произносивший по-немецки:
— Ну, что вы на это скажете? — спросил майор Зюскинд.
— Беспримерно! — пробормотал Осип Петрович.
Замогильный голос продолжал:
Следующее радиосообщение:
— Это уже не просто вранье, это сумасшествие! — сказал Вальтер.
— Нет, система, — возразил майор Зюскинд. — Знаете ли, Вальтер Карлович, что передали по радио из северного «котла» в ответ на запрос ставки фюрера о положении на этом фронте? Погодите, ответ записан буквально. Вот… «Армия удивлена, что командующий еще не получил «Рыцарский крест с венком из дубовых листьев». Видно, рядовому немцу легче умирать, если его генерал награжден венком из дубовых листьев.
В помещении толпились красноармейцы. Они вопросительно смотрели на офицеров, не понимая, что говорит голос по радио на чужом для них языке. И все же напряженно прислушивались.
Осип Петрович не мог больше сдерживаться, он прыснул и расхохотался. Он смеялся до упаду. Майор Зюскинд вторил ему.
Красноармейцы, стоявшие у дверей, глядя на офицеров, тоже захохотали.
Вальтер молча стоял, не зная, то ли рассмеяться, то ли взвыть. Он открыл рот: ему нечем было дышать.
Из рупора раздалась траурная музыка.
Майор Зюскинд крикнул вдруг своим охрипшим голосом:
— Отставить!
Он был вне себя. Он уже не смеялся. Никто не смеялся.
Какой-то молоденький лейтенант выключил аппарат.
— Негодяи! — крикнул Зюскинд гневно, но уже овладев собой. — Еще и Бетховена позорить!
Вальтер Брентен и Осип Петрович ехали через степь в Вертячий, в политотдел армии. Они проезжали по местам боев. На целые километры вокруг, среди подбитых танков, орудий, обгоревших грузовиков, лежали еще не убранные трупы немецких солдат. Каждая балка в степи была братской могилой. Полковник и Вальтер ехали молча, лишь изредка перебрасываясь несколькими словами. При виде ужасной картины разрушений, бесконечного нагромождения трупов они онемели.
В политотделе армии Вальтера ждали письма: из Москвы, Ташкента и… Воронежа…
Вот так так! Виктор в Воронеже? Письмо сына Вальтер прочел прежде всего.