Внуки

Фрида уселась возле самой двери. Она была совершенно без сил и от страха не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Подошла фрау Бинзе и спросила, что с ней. Нет, нет, ничего, все в порядке. Хельбрехт предложил ей глотнуть горячего кофе. «Натуральное», — Шепнул он. Нет, спасибо, она отклонила любезное предложение. Вот опять все собрались здесь, бедные создания, а ведь она надеялась, что никогда уже не увидит их в этом загоне. Одни жались к каменным стенам, другие сидели на своих пожитках. Дети смотрели большими испуганными глазами на взрослых, как бы ожидая от них помощи. Мужчины ожесточенно спорили:

— Заплатят они за это, за все заплатят, бандиты.

— Кого вы, собственно, разумеете?

— Это мне нравится! Кого я разумею? Англичан и американцев. И русских. Особенно русских. Да, особенно русских!

— Так-так, и они заплатят?

— А вы думаете — нет?.. Чего же вы вдруг замолчали?

— Война — тут расчеты взаимные… Вексель предъявляется обеим сторонам, платить приходится то тем, то этим. Боюсь, что в конечном счете проиграют все.

— Для меня это слишком заумно, многоуважаемый. Но мне ясно одно: вы изрядный злопыхатель.

— Ну, это старый прием: чуть что — оглушать человека клеветой. Если вы пойдете на фронт, я согласен сидеть в убежище и петь «Аллилуйю».

— Вы циник!

— А вы несерьезный человек, без моральных устоев.

— По-вашему, англичанин добился того, чего хотел добиться своим террором с воздуха.

— Дорогой мой, может быть, это верно, но вы ошиблись адресом.

Фрида переглянулась с Хельбрехтом. Тот кивнул ей и сказал, обернувшись к спорившим:

— Опять принялись за высокую политику. — Нагнувшись к Фриде, он прошептал: — Умные люди поступают как мы с вами — держат язык за зубами.

Фрида в знак согласия улыбнулась.

И вдруг мысленно увидела перед собой совсем другого Хельбрехта, того, каким он был два года и даже год назад. Крупного чиновника Оскара Хельбрехта боялась вся Арндтштрассе. Поговаривали, что он работает в гестапо. Если кого-нибудь в этом районе арестовывали, все считали, что это дело рук Хельбрехта. Никто не осмеливался ему перечить. У него с языка не сходило: «Фюрер говорит!.. Фюрер думает!.. Фюрер сделает то-то и то-то!» Никто никогда не знал, что думает Хельбрехт, за него думал фюрер. А кто думал иначе, чем фюрер, был у Хельбрехта на подозрении. Ну, а тот, кто смел высказывать свои собственные мысли, был в его глазах конченым человеком. И Фрида Брентен спрашивала себя: что случилось с этим Хельбрехтом? Он так внимателен к ней, и ведь знает, что Карла замучили, а Вальтеру пришлось бежать за границу. И мундир в последнее время надевает очень редко. Может, он шепчется с ней только для того, чтобы выпытать у нее что-нибудь? Гм! От этого субъекта всего можно ждать!

«Лучше держаться от него подальше и помалкивать», — решила Фрида.

Помощник Хельбрехта подошел к нему и доложил:

— За Кунце нужен присмотр.

Фрида взглянула на Хельбрехта. Кунце? Это ведь та самая стройная брюнетка из дома № 17, у которой такой изнуренный вид.

— Господин Хельбрехт, скажите, что такое с фрау Кунце?

— Должна разрешиться. Хотя бы уж после всей этой заварушки.

В это мгновение глухо, с короткими промежутками, загремели орудийные выстрелы. Еще и еще, один за другим. И тут же послышалось звонкое, пронзительное щелканье, хлопанье.

Фрида слышала, как кто-то из мужчин сказал:

— В городском парке стоят пушки! Большие, черные… как начнут палить, так не один самолет кувыркнется.

Глухой сильный удар. Хотя взрыв произошел, по-видимому, где-то далеко, стены подвала задрожали.

С грохотом зенитных орудий сливались стоны и взвизгивания женщин. Как ни странно, дети, по-видимому, спали, плача больше не слышно было.

Сидевшие в подвале прислушивались к каждому звуку, и глаза у всех были такие, словно люди не видели друг друга.

Кто-то постучался в железную дверь убежища.

— Что случилось? — крикнул Хельбрехт.

— Да открой же!

Хельбрехт отодвинул засов.

За порогом стоял паренек в синей спецовке монтера.

— Весь Вандсбек горит. И Эйльбек тоже, и Хамм, и самый центр. Загорелась церковь святой Катарины.

— Заткни глотку! Ты что, хочешь панику навести?

— Поднимись наверх и погляди сам.

— Проваливай, дурень! — Хельбрехт захлопнул дверь и с сердцем задвинул засов.

Вдруг пронзительно вскрикнула какая-то женщина. Крик ее повис под сводами как нечто осязаемое.

И снова стало так тихо, что можно было расслышать тяжелое дыхание людей.

— Фрау Брентен, подойдите к Кунце, — сказал Хельбрехт. — Роды в бомбоубежище! Чего только не бывает на свете!

III

После первого налета на Гамбург Хинрих и Мими Вильмерсы не провели в городе ни одного вечера, не говоря уже о ночи. Они считали большим счастьем, что могут жить в своей загородной вилле, в Ральштедте, далеко от опасной зоны. У дочери и зятя, в их особняке на берегу Эльбы в Флотбеке, Мими Вильмерс тоже чувствовала себя в безопасности и часто гостила там по нескольку дней.