Внуки

Однажды, темным февральским вечером 1944 года, со стороны Москвы вдруг донесся гром пушечной пальбы, нарушивший лагерную тишину. Многие генералы бросились в парк. Слышались возгласы:

— Ну, наконец-то!

— Это они!

Кое-кто из офицеров, уже улегшихся спать, выбежал полуодетым. В той стороне, где была Москва, небо посветлело. Явственно доносились орудийные залпы.

— Генеральное наступление, — прошептал, вздрагивая, кто-то из генералов. Другой ответил:

— А если это только отвлекающий маневр? Если…

Он не договорил, но все поняли, и генералы стали напряженно вслушиваться, не раздастся ли гул авиационных моторов.

— Ну, а как быть с пораженцами? Возьмем мы их с собой? — спросил генерал фон Хартрейн генерал-майора фон Фильца.

— Э-э! — ответил тот как бы с отвращением. — Полагаю, их ликвидируют тут же на месте.

Мимо прошел советский лейтенант из охраны. Один из генералов обратился к нему:

— Господин лейтенант! Массированный налет на Москву?

Лейтенант рассмеялся:

— Что-о-о? Налет?.. Но, господа, фашистская авиация на это совершенно не способна! Сегодня годовщина Красной Армии, двадцать шестая. Маршал Сталин приказал произвести салют!

— Грубая ложь, — пробормотал генерал-лейтенант фон Хартрейн. Остальные молчали.

Молча возвратился в дом сначала один генерал, молча же последовали за ним и другие.

Остался только генерал-майор фон Фильц.

«Салют! Во время войны?.. Гм! Я всегда говорил: иной край — иной и обычай! Гм! Гм!..»

Сияние над Москвой погасло. Залпы отгремели, стало тихо, очень тихо и темно.

Генерал фон Фильц еще долго вглядывался и вслушивался в ночь, но наконец и он вернулся в спальню.

II

Во время салюта Вальтер Брентен и Айна вместе со многими москвичами были на Красной площади. Пока грохотали двадцать залпов советской артиллерии, над Кремлем взвивался фейерверк. Красные, синие, зеленые, золотые ракеты разрывались в ночном небе и медленно ниспадали мощными фонтанами. Из громкоговорителей на площади и на улицах звучали песни и марши Красной Армии, весь город был полон музыки и пения.

Айна сжимала руку Вальтера.

— Какое счастье, что и мы вместе с москвичами празднуем этот день!

Людской поток увлек их на улицу Горького. Охотный ряд и Манежная площадь, площадь Свердлова и улица Горького кишели людьми, радостными, уверенными в победе. Фашисты завоевали Париж и Осло, Брюссель и Афины, Копенгаген и Белград, но Москву — нет. Они победили все народы на Европейском континенте, но советский народ — нет.

— Немало крови будет еще это стоить, — говорила Айна, когда они протискивались сквозь густую толпу.

— Да, и Германии тоже, — возразил Вальтер.

— Ты думаешь о Германии?! — воскликнула она. — Но ведь немцы этого сами хотели!

— Я раньше всего думаю о наших заключенных товарищах, о пленниках концлагерей. Прежде чем окончательно расстаться с властью, фашисты еще устроят им кровавую баню.

— Ты прав, Вальтер, об этом я не подумала. Если бы можно было им помочь!

Вальтер Брентен получил письмо из лагеря военнопленных на Урале, недалеко от Свердловска. Письмо было от Герберта Хардекопфа; оно совершило длительное путешествие по России. Из центрального управления лагерей для военнопленных его направили в Политуправление Красной Армии, а оттуда уже переслали Вальтеру Брентену.

Герберт Хардекопф — военнопленный. Значит — бывший солдат гитлеровского вермахта. Вальтер подумал: «Если бы мама там, в Гамбурге, знала об этом!» Она особенно любила этого племянника — сына Людвига.

Внук старого Иоганна Хардекопфа, сын дяди Людвига, социал-демократа — военнопленный в Советском Союзе! Вот судьба!.. Вальтер прочел письмо, написанное неуклюжим ученическим почерком. Ему понравилось, что Герберт не жалуется, не просит помощи. Он писал, что прочел в газете для военнопленных статью Вальтера и надеется, что эти строки дойдут до него. По мере того как Вальтер читал письмо, он все больше и больше удивлялся. Герберт описывал свое бегство вместе с крестьянами, которых ему приказано было сторожить, — бегство к советским партизанам… Значит, внук Иоганна Хардекопфа не выдал палачу невинных заложников, а перешел с ними на сторону социализма, спас их и себя… Замечательно! От сына Людвига Хардекопфа Вальтер этого не ожидал.

Вальтер продолжал читать: