Внуки

Вспоминая, как она заставила эту мегеру уважать себя, Фрида невольно улыбалась, хотя вообще-то ей было не до смеха. В тот раз она решила лучше кончить свои дни в тюрьме, чем терпеть тиранию этой дрянной женщины. Гермина, по выражению самой Фриды, заклевала ее, извела вконец, превратила в служанку: «Фрида, сделай то! Фрида, сделай это!» Так эта жирная неряха помыкала ею долгие месяцы, и Фрида все сносила ради мира в семье. Но Гермине нельзя было угодить, она не переставала брюзжать.

Среди соседей и на улице она распространяла подлейшие измышления и поклепы, называла Фриду мстительной, уверяла, что она эгоистка, что она сварлива и воровата, крадет, мол, у нее из кастрюли лучшие куски. И всюду болтала, что ее невестка гроша не желает пожертвовать в фонд «Общенародной помощи»[30]. «Она не хочет, чтобы мы победили», — заявляла Гермина. Если бы у жильцов дома, на основании долголетнего знакомства, не сложилось твердое мнение о Фриде, о ней пошла бы самая дурная молва.

Даже с этим злом Фрида Брентен примирилась, не говоря ни слова, не сердясь. Ей теперь действительно все было безразлично. Единственной ее опорой оставалась Эльфрида и единственной радостью — внучек Петер. Когда они, навестив ее, уходили, Фрида провожала их со слезами на глазах.

Но наступил день, когда она собралась с духом и сразу положила конец всем мучениям.

V

Стоял прекрасный, теплый летний день. Фрида Брентен широко распахнула окно. Ветра не было, и, значит, не наметало пыли с развалин. Вдруг раздался сильный стук в дверь.

Это пришла соседка. Широко раскрыв глаза, она шепнула с таинственной миной:

— Фрау Брентен, включите радио, — и тут же побежала обратно к себе.

«Неужели опять какая-нибудь победа?» — подумала Фрида и, войдя в столовую, подошла к приемнику.

Мрачный серьезный голос говорил что-то странное, и Фрида не сразу поняла, в чем дело. Адские машины… взрыв… фюрер ранен… воззвание правительства.

Вот оно наконец! Фрида опустилась на диван. Покушение на Гитлера! Она слышала имена, ничего не говорившие ей, слышала об арестах, о положении в войсках… У Фриды была только одна мысль: «Кончилось! Войне конец… Налетов больше не будет».

Кто-то вошел в квартиру. Должно быть, Гермина. Да, вот и от Гермины можно наконец избавиться. Знает ли она уже, что случилось? Фрида решила очень осторожно выбирать выражения, ведь для Гермины фюрер божество.

Фрида вышла на кухню. Было совершенно тихо. Но ведь кто-то пришел? Вдруг она увидела Гермину, та сидела на стуле, в углу, вся уйдя в себя. Фрида хотела с ней заговорить, но когда Гермина подняла глаза, Фрида онемела. Это был взгляд дикого, разъяренного зверя. Гермина завизжала:

— Вон!.. Вон, большевичка! Ты виновата, что убиты мои сыновья!.. Ты хотела, чтобы убили фюрера!.. Вон, или я тебя прикончу!

Медленными, кошачьими движениями она двинулась к Фриде; в глазах у нее горело безумие.

В первое мгновение Фрида оцепенела. И вдруг — впоследствии она сама не могла себе объяснить, из страха или из ненависти, — она схватила кочергу, подняла ее, готовая, если придется, ударить Гермину, и во всю силу своих легких закричала:

— Только подойди, подлая!

Гермина с пронзительным криком попятилась и грохнулась на пол. Фрида Брентен стояла с поднятой кочергой. Без тени сострадания смотрела она на лежавшую на полу золовку.

Поставив на место кочергу, Фрида вышла из кухни.

VI

— Она хотела меня убить! Да, это чистая правда, — жаловалась, захлебываясь слезами, Гермина. — Кочергой хотела меня убить!

— Ты преувеличиваешь, Гермина, — пытался утихомирить ее Людвиг. — С чего ей убивать тебя?

— Спроси ее сам! Посмотрим, хватит ли у нее наглости отпираться.

— Но это же вздор!

— Ни часа больше я не останусь с этой убийцей под одной кровлей! Ни одной минуты!.. Пусть убирается отсюда! Я требую, чтобы ты ее вышвырнул!

— Да что ты! Она моя сестра. И квартира-то ее…

— Так! Квартира ее, говоришь? Мы еще посмотрим, чья квартира. Мы потеряли обоих наших сыновей. Они пали за фюрера и Германию! А у этой бабы, твоей сестры, сын — коммунист и находится у наших врагов! Жилец ее сидит в тюрьме… — Судорожная гримаса передернула лицо Гермины, и она заорала: — Вон ее, вон! Если еще и ты будешь защищать эту коммунистку, я покончу с собой! — Она крикнула изо всех сил: — Я выброшусь из окна!

— Мы поищем себе другое жилье, пусть где-нибудь в подвале даже. Или на Хайлигенгайстфельд. Так действительно дальше продолжаться не может.

— Она должна убраться! — надрывалась Гермина. — Ты потерял двух сыновей — и не смеешь выгнать эту коммунистку. Тряпка!.. Трус!

Каждое слово было слышно Фриде, сидевшей в комнате, где прежде жил Амбруст. «Почему, — думала она, — не взяла меня погибель при том налете? Хорошо умершим. Но, наверное, всем нам скоро придет конец, как сыновьям Людвига… Может быть, Вальтера и Виктора уже тоже нет в живых. И Пауль, видно, не вернется. Для чего же нам, старикам, жить? Да и что это за жизнь?.. Отто было всего восемнадцать… Мальчик… А Герберт?..» Ей вспомнилось их прощанье. Как тяжело ему было идти в армию! Видно, предчувствовал, что домой не вернется.