Внуки

После каждой брошенной в огонь книги и возгласа пятнадцатилетнего шарфюрера: «Смерть ей!» — следовали бурные аплодисменты. Весь этот спектакль отчаянно забавлял мальчиков и девочек, собранных на школьном дворе. Ну, можно ли это сравнить с постылыми уроками в классе! Альфонс Гутер из шестого «А», который все время выкрикивал: «Никакой пощады! Чем меньше книг, тем лучше!» — был героем дня, и слова его каждый раз встречались веселым смехом.

Ровно в двенадцать все учащиеся со своими педагогами собрались в гимнастическом зале на торжественный доклад. Над ораторской трибуной, покрытой флагом со свастикой, на красном транспаранте было выведено большими буквами: «Сильная воля рождает подвиг».

В обширном зале учащиеся выстроились в каре по классам. Учителя походили на офицеров. Впереди стояли младшие школьники и школьницы, позади — старшеклассники.

— Внимание!.. Сми-ир-р-но!.. — скомандовал учитель гимнастики Лопперт.

Ученики и учителя подтянулись. Рохвиц поднялся на трибуну.

— Вольно!

По гимнастическому залу прокатился шорох.

Рохвиц начал свою речь.

Точно пастор, он предпослал своему выступлению изречение, но не из Библии, а из «Заратустры» Ницше. Он продекламировал:

— «О братья, я посвящаю вас в ряды новой знати и указываю вам путь: станьте свидетелями, и производителями, и сеятелями будущего».

Затем, следуя примеру своего фюрера, Рохвиц напомнил аудитории о прошлом, полном позора, партийных распрей, национального бессилия. Школы Веймарской республики с ее многочисленными политическими партиями он назвал питомниками фальши и лжи, слабохарактерности и глупости.

— Это был дух Иуды, дух иудеев, — воскликнул он с пафосом, — стремившихся надеть на наш любимый германский народ смирительную рубашку, чтобы на веки вечные поработить его, сделать беззащитным объектом эксплуатации и подчинить господству мамоны. Это был дух большевизма, который утверждает, будто хочет освободить человечество от мамоны, на деле же именно этому идолу приносит его в жертву, ибо большевизм тоже иудейского происхождения и на иудеях держится.

Далее Рохвиц сказал, что среди немецкого народа есть еще ослепленные люди, которые с недоверием относятся к фюреру, потому что до сих пор не освободились от обаяния завлекательных, но дьявольски лживых фраз иудейско-большевистского языческого учения. Сжигание книг он назвал символическим актом очищения и воскликнул:

— Да сгинет все фальшивое, дабы расцвело все истинное!

Затем последовал придуманный им «гвоздь» сегодняшнего выступления, на эффект которого он особенно рассчитывал. Рохвиц напомнил о том, что отцы и матери некоторых учеников тоже арестованы как враги нового государства. Однако, уверял он, их сыновья и дочери не должны страдать за своих провинившихся отцов и матерей, при том условии, разумеется, что дети будут честно стараться стать лучшими людьми, чем их родители, и будут верой и правдой служить Адольфу Гитлеру.

— Эрвин Кралер, где твой отец?

Фрейлейн Гильберт зашептала на ухо одному из своих маленьких питомцев, уговаривая его ответить. Но мальчик отчаянно замотал головой, и на глазах у него выступили слезы.

Директор потребовал:

— Кто даже ответить не может от стыда, за того пусть скажет классный наставник. Эрвин Кралер!

Классная наставница Гильберт ответила:

— В каторжной тюрьме!

— Мартин Брезе!

Звонкий ребячий голос крикнул:

— В концлагере!

— Гольдина Меербах!

Послышалось всхлипывание, затем раздался голос классного наставника Бельмана:

— В тюрьме!

— Фриц Экехарт!

— В концлагере Фульсбютель.

— Артур Келер!

Классный наставник Мельцер ответил:

— В концлагере.

— Марианна Ледер, где твоя мать?

Девочка и классный наставник одновременно выкрикнули:

— В концлагере.

— Виктор Брентен, где твой отец?

Наставник Цимер ответил:

— В концлагере!

— Нет! Его уже нет на свете!

По рядам учеников пронесся беспокойный шорох. Многие повернулись к третьему «Б», откуда был дан ответ.

Наставник Цимер, бледный как смерть, испуганно уставился на директора. Тот вскинул глаза, возмущенный прокатившейся по залу волной тревоги, и продолжал:

— Эдгар Пренгер!

Ответа не последовало.

Ученики и учителя молчали. Зловещей была эта тишина. Казалось, не слышно дыхания, хотя в зале стояло несколько сотен учащихся.

— Эдгар Пренгер! — прозвучало снова резко, словно команда.

— В концлагере! — В голосе отвечавшего учителя явно слышалась досада.

Рохвиц понял, что эффект его затеи оказался совсем не тот, на который он рассчитывал. В его списке значилось еще несколько имен. Но он опустил их, сказал в заключение несколько слов о человеческих заблуждениях, здоровом ядре, честной самопроверке и о победоносной правде.

— Внимание!.. Сми-ирр-но!

Рохвиц сошел с трибуны; к всеобщему изумлению, он быстро зашагал между рядами учеников, построенных в каре, и, не оборачиваясь, выскочил из зала.

— Вольно!

Учащиеся и учителя растерянно переглядывались. По рядам пробежали хихиканье, шепоток, смех.

Учитель гимнастики Лопперт спас положение. Он скомандовал:

— Внимание!.. Сми-и-ррно! Классами разойдись! Седьмой «А» выходит первым. Вперед, марш, марш!