Внуки

«Неужели Амбруст так рано?» — подумала она и пошла открывать. За дверью стоял не ее жилец, а племянник Герберт.

— Здравствуй, тетя Фрида!

— Здравствуй, сынок! Почему у тебя заплаканное лицо?

— Лизелотта умерла, тетя.

— Кто умер?

— Моя сестра Лизелотта.

— О боже, какой ужас! Маленькая Лизелотта? Что с ней было?

— Да какая же маленькая? Ей минуло двадцать три года. — У юноши опять потекли слезы.

— Заходи же, сынок. Заходи.

Фрида думала: «Двадцать три года. И она ни разу у меня не побывала. В последний раз я ее видела, когда она была еще школьницей. Ничего не знаешь о собственной родне».

Герберт вошел в комнату и, утирая слезы, остановился у стола.

— Да, милый мой мальчик, тяжело терять сестру. Ты любил ее?

Герберт кивнул.

Фрида погладила юношу по голове.

— Ну, а теперь скажи мне, что с ней было. Это случилось неожиданно?

— Она долго болела, тетя. С легкими что-то. Ее опять пришлось свезти в больницу. А вчера она умерла.

Бедный Людвиг! Вечный горемыка. Фрида вспомнила те времена, когда он с Герминой жил у них, и вот в один прекрасный день оказалось, что должен родиться ребенок, — это и была Лизелотта. Матери они ничего не сказали. Как будто такие вещи утаишь! Оставалось одно: жениться. Так началась трагедия, в которую превратилась жизнь бедняги Людвига. Туберкулез? Вероятно, Лизелотта заполучила его по вине матери. Ведь у той был пунктик: модное воспитание. Девочка никогда не носила теплого платья и вместо здоровой пищи получала какую-то бурду…

— Папа просит передать, что похороны в четверг, тетя. В три часа. Часовня номер пять.

— Вот немного денег, Герберт. Купи себе что-нибудь. И передай папе, что я горюю вместе с ним. В четверг я приду.

Если бы Фрида Брентен предчувствовала, что ее ожидает на Ольсдорфском кладбище, она, конечно, не пошла бы на похороны.

В четверг Фрида купила за пять марок красивый венок. Сперва она побывала на могиле мужа, а около трех уже подходила к часовне. Маленькая похоронная процессия была в полном сборе. Фрида увидела своих братьев, Людвига и Отто, их жен и каких-то незнакомых людей, по-видимому, родственников Гермины. Когда она подошла к брату, чтобы выразить ему соболезнование, Гермина Хардекопф вздрогнула, как будто ее ударили. Она резко повернулась к Фриде Брентен спиной и не подала ей руки.

Фрида поздоровалась с Отто и его женой. И вдруг до нее донеслись ядовитые слова, сказанные Герминой умышленно громко:

— Что нужно здесь этой? Нечего ей здесь делать! Большевистским бабам не место на похоронах моей дочери.

Фрида Брентен была близка к обмороку. Она упала бы, не поддержи ее Отто и какой-то незнакомый человек. Они усадили ее на скамью, стоявшую недалеко от часовни.

— Спасибо, — с трудом произнесла Фрида. — Прошу вас, оставьте меня одну.

И, взглянув на Отто, прибавила:

— Будь так добр, возложи на могилу мой венок.

Раздались звуки органа. Провожавшие вошли в часовню. Фрида Брентен осталась сидеть на скамье.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

I

— Памятник воинам, павшим в тысяча восемьсот семидесятом — семьдесят первом годах, если помните, прежде стоял на эспланаде. Прекрасное место, в центре оживленного городского движения. После восемнадцатого года тогдашний сенат^[17] постановил перенести его на берег Альстера.

— Очаровательное местечко, господин сенатор.

— Конечно, дорогой мой, но там памятник уже не выполняет своего назначения. А этого, именно этого добивались социал-демократические бонзы. Памятник воинам? Ну его! Не нужен такой памятник! Сослать в безлюдную идиллическую местность! Предлог под рукой — мешает уличному движению.

— Уж они нахозяйничали, эти кретины! Но мы же многое переделали по-своему, господин сенатор, почему бы не исправить и это? Перенесем памятник на старое место.

— Я уже не раз предлагал. И мне всегда отвечали, что есть дела поважнее. А я говорю, что поддерживать в народе солдатские традиции — наше важнейшее дело и с моральной и с политической точки зрения. Не говоря уже о том, что этот памятник поставлен в честь победы нашей нации.

— Я могу только от всего сердца поддержать вас.

Западный берег Аусенальстера и прилегающие к нему районы Харвестехуде и Роттербаум давно уже облюбовала городская знать. Роскошные виллы с обширными парками тянулись вдоль озера Альстер на протяжении многих километров. Эта часть города, размахнувшаяся широкой дугой, замкнутая обширным торгово-промышленным районом, в двух шагах от центра, была словно оазис богатства и обладала прелестью почти что загородного пейзажа.