Внуки

В наступившей тишине оба услышали голос диктора:

«…Это познали на собственном опыте римляне. Не от христианства погибла римская мировая держава, а от иудейства, которое вслед за христианством угнездилось в Римской империи и подтачивало ее изнутри, пока она не рухнула».

Рут Венер встала и выключила радио. Бросив взгляд в сторону мужа, она спросила:

— Об этом ты и хотел поговорить со мной?

— Нечего иронизировать, — запальчиво крикнул Венер.

Она молча вышла из комнаты.

— К черту этих проклятых евреев! — Венер в возбуждении шагал взад и вперед по комнате. И надо же, чтобы даже болтун диктор напомнил ему о наглости доктора Берингхаузена. «Но этому нахалу я отплачу, хотя он пока еще — начальник. Берингхаузен вспомнит, меня!»

IV

— Надо кончать! Надо кончать!..

Рут без конца твердила себе эти слова, как будто они могли вдохнуть в нее решимость. Прижав ко лбу стиснутые кулаки, она долго без движения стояла в своей комнате.

— Надо кончать! Надо!..

Глаза ее наполнились слезами; она заплакала потому, что опять почувствовала свою слабость, потому, что опять не могла найти в себе силы положить конец всему.

Она бросилась на диван, осыпая себя упреками… Уж лучше наняться служанкой, чем презирать себя!.. Лучше умереть, чем продолжать такую жизнь.

Рут Венер за тринадцать лет замужества совершенно лишилась самостоятельности. С каждым днем она все больше впадала в зависимость от жизненных благ, которыми была окружена. Она привыкла, отгородившись от большой жизни, вести тихое, уединенное существование, посвящать себя только дому и хозяйству, выращивать фруктовые деревья, сажать цветы и не спрашивать, откуда берутся средства. Эти средства текли с той же регулярностью, с какой день сменяется ночью.

Да, некогда она любила Гейнца Отто Венера — по крайней мере, думала, что любит. Было время, когда она надеялась, что все будет хорошо, когда она радовалась его приходу домой по вечерам, после службы, когда они вместе уезжали в голштинскую Швейцарию или на Балтийское море. Но это давно кончилось.

Осталась только глухая антипатия, доходящая до отвращения. Она не раз спрашивала себя, откуда берется эта антипатия, чем она вызвана. Вспоминался ей один вечер — это было в конце двадцатых годов. Как-то Венер пришел домой веселый, в приподнятом настроении и рассказал об удачно проведенном деле, которое было замечено и оценено начальством. В Неймюнстере, во время коммунистической демонстрации, произошла схватка, и в ней был убит штурмовик. Арестовали пять коммунистов; их допрашивал Венер. Рассказывая об этом жене, он не заметил, что она оцепенела от ужаса, когда он описывал подробности допроса. Но самое худшее, чего она никогда не забудет, было в другом. Один из арестованных, жестоко избитый Венером и его подчиненными, обвинил в убийстве своего товарища. Венер, сам не веря в правильность этих показаний, был доволен, что сумел их добиться. Пусть они не соответствуют действительности; он-то получил, что ему нужно.

Кто именно оказался жертвой, было ей даже безразлично, но холодное, циничное палачество мужа возмутило ее до глубины души и убило всякое чувство к нему. Теперь она знала: с того вечера Венер вызывал в ней отвращение, которое усугублялось сознанием собственной вины, — она казалась себе соучастницей преступления.

Рут, разумеется, ушла бы от Венера, если бы не его неожиданный отъезд в Аргентину по служебным делам; целых два года он оставался в Санта-Фе и Буэнос-Айресе. Она жила без него в Фармсене, в прекрасном доме, который он купил незадолго до отъезда в Южную Америку. И все это бросить? Может быть, Венер не вернется, а она откажется от того, чего уже обратно не получит. Ведомство, по которому он числился, выплачивало ей ежемесячно определенную сумму. Отказаться? Это было бы глупо, решила Рут. Но дала себе слово разойтись с Венером, как только он вернется.

Она прекрасно понимает, что тогда это решение было лишь трусливой оттяжкой, только ухудшившей ее жизнь. И вот он опять уезжает. Она узнала об этом не от самого Венера, — он ей ничего пока не говорил, — а от его сослуживцев. Посылают в Испанию. Кто может знать, долго ли он будет в отлучке на этот раз. Опять, значит, есть предлог для отсрочки, опять можно повременить с окончательным решением.

V

Гейнц Отто Венер сидел в здании берлинского гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, он изучал документы, планы, отчеты, проекты, предложения, созывал совещания, давал инструкции, трудился с раннего утра до поздней ночи, осваиваясь со своей новой, обширной и необычайно важной работой.