Хозяина гостиницы мы называли месье Мамби. Стоило нам войти в гостиницу, как он сразу же привлек мое внимание своим серьезным добропорядочным видом, тем, как он действовал за своей стойкой. У него было лицо делового человека, который в своей области чувствует себя как дома и разбирается в своем деле. Два оранжада, одно пиво, одно виски с содовой, три минеральные воды — обычный заказ для случайных посетителей, граждан Сикасо, утолявших дневную жажду. Заказы не бог весть какие, но стойка в этот полуденный час была окружена пестро одетыми посетителями. Месье Мамби работал быстро. Он появлялся то тут, то там, бутылки и стаканы, приведенные им в движение, скользили к жаждущим, пробки вылетали как будто бы сами собой из бутылок, оранжад и минеральная вода били ключом. Следить за действиями хозяина было интересно.
Он ни с кем не заводил разговора. Для этого у него не было времени. Мамби был занят работой, он не стоял просто так за стойкой, он был не из тех, кто устраивает себе передышку. С наиболее почетными гостями он вел себя так, как это делают взрослые, дружески беседуя с равными себе, в то время как с детьми они разговаривают сухо, небрежно бросая слова. Иногда вместе с питьем он выдавал и шутку; тогда стоящим у стойки было над чем посмеяться. Они называли его «Мамби здесь, Мамби там». Короче говоря, его любили. Он обладал врожденным юмором. Добропорядочный человек, свой среди своего народа.
Где я видел человека, так похожего на него? Он был африканцем и в то же время не был им. Маленький берлинский трактирщик прошлых времен? Нет, почему мне приходит на ум Берлин? Скорее Париж или Марсель, но Мамби, очевидно, не был ни в Париже, ни в Марселе. По разве эти типы из французских бистро, кафе и отелей не отправлялись в огромном количестве в колонии — специалисты, умелые предприниматели, энергичные стяжатели, образцы для африканских Мамби? Бритый череп хозяина гостиницы блестел, как спелый каштан осенью, очки сверкали. От его взгляда ничто не ускользало. «Браво, — думал я про себя, — при такой находчивости, такой энергии, сочетающейся с юмором, и к тому же еще при таком умении быть необходимым тому, в ком заинтересован, ты скоро станешь господином положения, хотя гостиница пока еще и бедновата».
Я не изменил своего мнения о Мамби, когда он дернул за ухо красивого шестнадцатилетнего помощника кельнера, который был ленив и неловок, но, как казалось, готов был услужить гостю на свой лад. И хотя я пожалел парня, когда ему пришлось претерпеть от хозяйской руки, но в душе я все же кивнул месье Мамби. Что ему еще остается делать, если приходится заботиться о порядке в гостинице и ее престиже? Позднее я заговорил с ним; мы вместе курили, и он подробно рассказал о себе. Мамби взял гостиницу в аренду не очень давно, арендная плата была высока, и он никогда не знал, сумеет ли уплатить очередной взнос вовремя, в назначенный день. Он объяснил также, почему не всегда может подать лед к питьевой воде и пиво появляется на столе теплым, почему его масло зеленоватого цвета и так неприятно пахнет сыр. Мы были если не друзьями, то во всяком случае понимали друг друга, как два взрослых человека, стремящихся делать все так, как следует.
Это было в первый день, но уже на второй меня сильно смутил тон, которым Мамби говорил с собственными детьми. Что с ним? Еще немного, и он стал бы наказывать их на наших глазах. Л они были очень милые дети, тихие и ищущие любви. Совсем недавно мы, растрогавшись, наблюдали, как мальчик терся о колени отца, когда тот, измотанный на работе, на несколько минут упал, вытирая пот, на стул. Десятилетний мальчик и его восьмилетняя сестра ходили в гимназию и приносили домой, как мы знали, хорошие отметки. Я еще в первый день сказал месье Мамби, что считаю его детей хорошо воспитанными. Он отмахнулся, но моя похвала была ему приятна, чего он не мог скрыть.
Манеры Мамби были воинственными, несмотря на весь его природный юмор. Как мог я знать, откуда такое своеобразие? Была ли это грубая оболочка, которая часто скрывает мягкое нутро? Помощник кельнера и дети находились в его распоряжении. Возможно, ему было приятно, что кто-то ему подчинен; несомненно, он хотел сделать из них настоящих людей. На третий день мне стало ясно, что месье Мамби живет в напряжении и тревоге, тревоге за свое достоинство, которое он по неизвестным причинам считал находящимся в постоянной опасности. Мамби чувствовал необходимость всегда восстанавливать свой престиж, хотя никто ему не угрожал. Это была черта сомнительного свойства, безусловно, вредно отражающаяся на его детях. Но разве я знал, как часто его унижали в прошлом? Не встречал ли я чего-то похожего уже у Диавары? Я поклялся не отказывать Мамби в моем расположении, что бы ни случилось.