Опять в Бамако с его запахами и ароматами: сладковатый едкий запах древесного угля; нежно-голубой пеленой поднимающийся среди жилищ дым открытых очагов, над которыми готовится обед; зловоние разлагающихся нечистот. По вечерам дым от очагов висит, как туман, над городом на Нигере.
Опять в Бамако с его звоном и шумом.
Нам кажется, что уличное движение в Бамако возрастает с каждым днем, как солнце весной с каждым днем становится все беспощаднее. Столица республики, резиденция правительства и центральных органов правящей партии Суданский союз, центр государственной торговли, родина бесчисленных замыслов и планов, которые торопят грядущий день и жаждут воплотиться в дела. Это также и место пребывания представителей главных государств мира. Нередко «Эосор» сообщает о прибытии новых дипломатов из небольших стран, которые хотят иметь своих постоянных представителей в этом узловом политическом пункте Западной Африки. Последнее сообщение: прибыло посольство Швейцарии, дипломатические представители Израиля и Болгарии; первый посол Алжира был встречен на улицах приветственными возгласами.
В свое время, когда асфальт впервые ложился на красную землю, никто не мог предположить, как вырастет этот город; теперь улицы стали тесны. В старых путеводителях, в которых Дженне и Тимбукту уже рекламировались как города культурного и экономического значения, Бамако на Нигере упоминался в лучшем случае как небольшой населенный пункт. Последние полвека город медленно развивался как бюрократический центр аграрной колонии. Гораздо быстрее росли в «африканских кварталах» воля к сопротивлению, стремление к свободе, жажда знаний и утверждение собственного человеческого достоинства. И все это требовало совсем иного, чем просто широких улиц.
Жизнь взяла свое, мир торжественно вступил в Бамако. И центральные улицы города оказались слишком узкими: даже пешеходы чувствуют это. Иногда нам приходится пересекать город пешком от моста через Нигер до пригорода Болибана, где среди одноэтажных домов африканских садовников, ремесленников и торговцев размещается экономическое и торговое представительство ГДР. В то время как мы путешествуем пешком через Бамако по узким пыльным полоскам дороги, которые в колониальное время были задуманы как тротуары для африканцев, нас обгоняет несущийся вперед поток автомобилей — от американских «крейсеров шоссейных дорог» до маленьких стареньких «ситроенов». И даже на тротуарах не оставляют нас в покое автомобили. Они стоят здесь, потому что остановиться больше негде — стоянок не хватает. Впрочем, пешеход, видимо, сам виноват в том, что ходит пешком. Но он имеет одно существенное преимущество: размышлять о правах в колонии на примере ощутимого еще и сегодня различия между правами на тротуар и на проезжую часть дороги.
Но и там, где машинам уже не удалось втиснуться на тротуар, путь для пешеходов все же не свободен. Перед стенами домов сидят портные с тентами над головой, окруженные зрителями и любопытными, жужжат на своих машинках с утра до обеда и после полудня до вечера, шьют просторные бубу для представителей новой государственной власти и наряду с этим штаны для детей шоферов. Где не работают ремесленники, действуют торговцы: «Темные очки, мадам и месье, купите шариковые ручки, ручные часы и сувениры…» Много здесь и нищих. Я не хотел бы больше говорить о них, но не получается; они неотделимы от общей картины улицы, они взывают к совести тех, для кого Африка нечто большее, чем пестрая экзотическая страна. На тротуаре в толпе ремесленников и торговцев они чувствуют себя как дома. Вот, например, перед универмагом «Принтания» ползет на четырех обрубках исцеленный от проказы, преследуя торопящихся прохожих криками: «Месье, месье!» или иногда даже: «Товарищ, товарищ!». После обеда слепые нищие отдыхают, растянувшись где-нибудь в тени у тротуара на потертых циновках. Я видел их там лежащих и смеющихся, и я не знал, почему они смеялись. Но потом подумал, а почему бы и нет? Ведь они были молоды, эти слепые.