Внуки королей

Еще недавно, объясняет губернатор, туареги владели черными рабами, белла, потомками некогда украденных или купленных на рынках жителей Нигера. Со времени освобождения Мали белла стали такими же свободными гражданами республики, как и туареги. Французы попытались спровоцировать кочевников против правительства в Бамако. Они говорили им: вы действительно хотите, чтобы ваши рабы управляли вами? Но здесь французы просчитались. Их тактику было нетрудно разгадать — раздробить силы африканцев любой ценой, использовать все средства против африканской свободы. Неоколонизаторам мерещилась республика туарегов, беспомощное государство, которое можно было бы легко подчинить. Но им самим пришлось испытать последствия собственной неудавшейся пропаганды. Туареги объявили себя сторонниками правительства в Бамако, потому что это было свое, африканское правительство.

Ландшафт сахеля постоянно повторяется. Колючий кустарник — это последняя живая зелень, отсюда начинается безмолвие Сахары. «Сахара» — тоже арабское слово, означающее «пустота, ничто»[11]. Редкий ковыль, и ничего больше, кроме песка да встречающихся то здесь, то там следов помета между отпечатками копыт. И все же даже в пустыне есть животные: верблюды и козы объедают крошечные листочки колючих кустарников и делают это так ловко, что даже не ранят себя о твердые, как сталь, колючки. Верблюды, козы, иногда попадается стадо ослов.

Шофер возбужденно показывает налево и делает разворот — перед нами, в плоской низине, резвится стадо зебу. Оно принадлежит туарегам. Как мог шофер так безошибочно приехать сюда? Возвышаются шеи верблюдов над горбатыми спинами зебу. Черные пастухи кожаными мешками набирают воду из колодцев. Тысячи копыт утрамбовывают песок, сплошь покрытый пометом животных. Мы как будто попали на выгон севера Германии. Скот окружает пастухов, верблюды тянут длинные шеи за водой, животные ревут от жажды. Мускулистые пастухи, одетые в темные лохмотья, поворачивают головы, оглядывая нас, но в то же время продолжают работать. Под кустами, в нескольких шагах от нас, завернувшись в одеяла, спят черные белла и их жены. Губернатор подходит к пастухам, подает каждому руку, перебрасываясь несколькими словами.

Глубина колодцев от пяти до шести метров, а когда вода иссякает, стадо, пастухи и их хозяева вынуждены идти дальше. Но что это там светится? Это тоже белла в длинной, цвета индиго одежде? Склонившись над колодцем, высокий мужчина тянет вверх мешок для воды; кинжал висит у него на боку. Вооруженный мужчина несомненно туарег; он укутал голову темным покрывалом — лисамом, оставив лишь узенькую щель для глаз.

— От него ушел его белла, — говорит губернатор.

— А что, разве многие уходят?

Рыцарь, занятый своим делом, не удостаивает нас даже взглядом.

— Большинство пастухов, — отвечает губернатор, — до сих пор остаются верными своему стаду. Куда им еще идти, какую работу выполнять? Только останутся ли здесь завтра их дети? — И пока наша машина разворачивается, чтобы ехать дальше, он продолжает рассказ: — Если белла раньше, во время французского владычества, покидал своего господина, он мог быть уверен, что колониальные власти вернут его обратно. Франция предпочитала сохранять мир с туарегами, более того, он им был крайне необходим: ведь кочевники никогда не принимали колониальную систему.

В лагере из шатров, раскинувшемся в километре от стада и пастухов, нас встречает глава одного из племен туарегов. Он прямой походкой шагает нам навстречу, очень большой и стройный, его одежда касается земли, его темно-синий тюрбан и лисам закрывают даже кончик носа. Только глаза и переносица остаются свободными. Узкий орлиный нос, насколько я мог заметить, и светлая, коричневатая кожа.

Аль-Хадж Мохаммед аг Хамаду,

общественный и религиозный

глава туарегов в Гао

Он выходит не один, его всегда окружают люди. И сейчас вокруг него сгруппировались другие мужчины в длинных одеяниях. Он, как нам объясняют, видный марабут, религиозный и социальный глава своей «фракции». В прошлом году он уже второй раз совершил паломничество в Мекку, поэтому носит титул аль-Хадж. Аль-Хадж Мухаммед ат Хамаду — Мухаммед сын Хамаду — растроган посещением высокого гостя — не нашим, конечно, что совершенно очевидно. Никогда мы одни не нашли бы сюда дорогу, и все-таки мы здесь. Разве же не интересно увидеть эти закутанные фигуры? Нам указывают на шатер, покрытый воловьими шкурами. На песке разложены ковры, но по первому же знаку марабута поспешно приносят еще и подушки из пестрой козьей кожи; на этих подушках мы можем сидеть или опираться на них (и все-таки сидеть часами на корточках довольно-таки утомительно). Солнце поднялось уже высоко и открытые стороны шатра загородили циновками, чтобы создать нам тень. Пестрые кожаные сумки с толстыми цветными кистями были повешены на столб у двери, казалось, для украшения, и только позднее мы узнали, что это переметные сумы для верблюдов, багаж кочевников.