Внуки красного атамана

У Егора вдруг судорожно заходила грудь от внезапно нахлынувшей радости: словно сон чудесный, продолжало повторяться прекрасное утро, только главным действующим лицом в нем теперь был он сам. Едва сдерживая рвущиеся на волю приступы болезненного, горько-сладкого смеха, который мог бы легко перейти в плач, в слезы взахлеб, ответил:

- Да какой же я тебе родич?!.

- Как же так - какой?! - возмутился Витютя. - Бабку твою двоюродную держу - и не родич тебе?

- А зачем ты ее держишь? Отпустил бы!.. Ага, боишься - удерет?

И грустным был их смех - со слезами на глазах. Они обнялись. Худенький Витютя, легонький. В дверях показалась бабушка Матрена и заулыбалась сквозь слезы.

- Никуда она от меня не уйдет - она за мной как за каменной стеной, добавил Витютя, всхлипывая. - Заходи, Егор, в курень, погутарим, как бывалыча с Алешей, твоим отцом... В честь моего возвращения, а?

- Нельзя - я в правление иду! Ригорашев меня к вам в помощники определил. И вам туда надо, Виталий Севастьянович. В другой раз посидим.

- Ну да!.. А я забыл - эка голова!.. Жена, разжигай утюг, гладь мою амуницию. Быстр-ра-а! Я таперича - власть!

Гриня поджидал Егора у школы. Одет он был чисто, волосы прилизаны, в руке школьный портфельчик. А глаза - озорные, шалые.

- Страх берет, как подумаю шо с немцами придется балакать! - начал он с ходу. - Не так уж хорошо знаю я немецкий язык...

- Ну-ну, не трусь. Не иди на попятную. Будешь при атамане, и мы все, что надо, будем знать. Читай побольше на немецком... Тебе же много книг немка оставила, как лучшему ученику. Тренируйся как следует, а то знаешь, если напутаешь, не так чего-то переведешь, запросто повесят...

- Я не дамся! - вскрикнул Гриня, потрясая портфельчиком. - Я ношу с собой словари.

- Да ты не бойся: у коменданта наверняка есть переводчик. Ты будешь у своего дядьки-атамана на подхвате, вроде адъютанта

- А трудодни мне за это будут платить?

- Я же сам учетчик! Сколько тебе за день трудодней писать? Полтора? Два?

- Да пиши уж сразу три! Кореш ты мне или не кореш? Посмеялись и пошли. Смех смехом, но оба волновались изрядно, подходя к атаманской управе.

Около нее на скамье, врытой в землю, сидели два полицая. Басаляка и Климков. Басаляка, забулдыга и бабник, гулевый казачина; Климков - из раскулаченных, вернулся он в станицу сразу же с приходом немцев. Басаляка что-то проговорил Климкову, тот кивнул, посмотрев на них с прищуром. Гриня замедлил шаг, перекинул портфельчик из руки в руку и вдруг как гаркнет, надуваясь и вытаращиваясь на них:

- Ахтунг! Штэт ауф! Руссиш швайне, доннэр-вэттэр[11]!.. С вами здороваются переводчик и учетчик атаманской управы!

Климков вскочил в растерянности и тут же сел, зло ощерясь. А Басаляка, который продолжал сидеть, посасывая цигарку, засмеялся:

- Во чешет по-немецки, сукин кот!

- Полицай Климков понимает по-немецки, а вот полицай Басаляка - ни бельмеса, - сказал Гриня.

- Ты насчет руссиш швайне не гавкай, а то, знаешь, могу и по рылу заехать, - процедил Климков.

- Ну-ну, осторожно, я при должности! - сказал Гриня с нарочитой оскорбительной высокомерностью. - У меня дядько кто такой? Станичный атаман. А ты что за дядько? Рядовой полицай. Так что насчет рыла и не заикайся, полицай Клим-ков. Притом я для атаманской управы - ценный человек. Тебя, может быть, приставят ко мне для охраны, чтоб красноармейцы какие или партизаны в камыши не утянули, Ферштейн?

И, странное дело, Климков вдруг потерял свой обычный презрительно-надутый вид. Будто воздух из себя выпустил, даже сгорбился и, как-то несолидно хихикнув, обратился к Басаляке:

- Слыхал? Он - ценный человек...

- А ты что думал? - посмеивался тот. - Возьмут и приставят тебя к нему на круглые сутки для охраны. Гриня, задрав голову, бросил свысока:

- Я еще посмотрю, кого взять.

Басаляка подмигнул Егору, кивнул на Гриню:

- Далеко он пойдет с таким талантом, а?

Егор, пораженный неожиданным поведением друга, но знал, что предпринять. Гриня, артист, хвастун, рискованно играл, зря так задирал этого озлобленного подкулачника. И Егору пришла спасительная мысль:

- Еще бы не пойти ему далеко, имея такого дядю и его приятеля - самого полицмейстера Кузякина!

- Когда ж это они успели стать приятелями - его дядя с полицмейстером? - с подозрением спросил Климков.

- А-а, тебя же тут не было, ты не знаешь: они вместе в тюрьме сидели, сказал Басаляка.

- Ну тогда другое дело, - ответил Климков и снова сгорбился, лицо угодливо вытянул.

"Ну и шкура! - подумал Егор. - Лисовин облезлый! Мы с тебя глаз не спустим".

Тут притопал, приволакивая свои плоскостопые ноги, Ион Григорьевич, счетовод. Раскинув худые, мосластые руки, он затянул нараспев с неумеренным стариковским восторгом:

- Кого я вижу?!. Неужели это ты, Егор батькович?!. Как ты вырос, как поднялся!.. Невозможно узнать...