Внутреннее и внешнее

– Да, я должен сыграть кое-что, сделать представление, но у меня, к сожалению, ничего пока не получается. Однако, мой друг, я чувствую: этой ночью всё свершится.

– Что именно?

– Я пока не стану рассказывать, иначе прескучно будет наблюдать. Каждый ждёт своего ответа, друг мой. Не желаешь шампанского?

– Нет, спасибо.

– Я надеюсь, ты был рад увидеть мой palace и всех celebrities, рискнувших посетить его этой ночью.

– Здесь красиво и просторно. Номад, я журналист, и…

– Знаю, уже знаю. Не беспокойся, ты получишь всё то, что тебе будет нужно; только попроси меня. Поверь, материал будет сногсшибательным. Но вот моё условие: я буду говорить тебе всё, что пожелаю; согласен?

– Конечно, – согласился я, пытаясь говорить громче, чтобы мои слова уловил слух Кампая, который, однако, казалось, слышал в тот момент только меня и внутреннюю свою тишину. Он сказал вдруг раздражённым, но сдержанным голосом:

– Мне жаль тех, кто слушает мою музыку. Надеюсь, среди всех этих людей не найдётся ни одного из таких.

Он приподнялся и дошёл до центральной части балкона.

– Посмотри на них! Я ненавижу их, Тоби! – щурясь, произносил он, пока я подходил к нему. – Физическое наслаждение – всё, что им нужно; они работают лишь ради возможности праздновать. Ими руководят самолюбие и скупость; глупцы, они нисколько не думают, не рассуждают, и это моя проблема, именно мой разум вот-вот лопнет, когда их головы пусты.

Неожиданно Кампай бросил вниз, на террасу, пустой бокал; он разбился, и маленькие острые осколки разлетелись по сторонам, попадая по людям, находившимся около фонтана. Некоторые из них взглянули наверх.

– Ведь ты мог…

– Я ничего не мог: мир не развалился бы, если кому-нибудь из них прилетел бы в голову осколок. Переживём, никто же не плачет, когда погибают тысячи. Я не могу выразить то, насколько сильно мне хочется уничтожить всех их, – сказал Кампай так холодно и строго, что мне стало не по себе, – пойдём внутрь. Я не выношу больше шум и этот душераздирающий танец смеха.

Мы прошли внутрь дворца, оказались в верхнем холле у лестниц, в центре которого были огромные позолоченные двери, ведущие в прекрасную библиотеку.

– Кто-нибудь назвал бы очень странным то, что ты сказал мне только что, – прошептал я.

– Но только не ты, верно?

– Верно, – колеблясь, без уверенности произнёс я.

– Жаль, но никто не узнает, что есть верно. Пойми меня, я многое прошёл насквозь, но так и не нашёл то истинное, стоящее, ради чего мог бы продолжить жить. Я представляю, как сложно в твоём возрасте вообразить это, но в твои лета я слишком много знал. К несчастью, знания убивали меня: они даже не предостерегали от ошибок. Представь, ошибка за ошибкой; за ними вслед изменение за изменением, и всё без конца, без осознания чего-то важного, без чёткого обособления каких-то убеждений, мнений, взглядов – называй, как хочешь.

– Наверное, нелегко жить так.

– Совсем как мчаться по дороге, а моя дорога, неровная и извилистая, не привела меня ни к чему.

– У каждого своя дорога.

– Не смеши меня! Дорогу прокладывают; люди же только следуют течению своих рек.

– Неужели ты считаешь, что абсолютно все?

– Мир разнообразен, поэтому я не считаю так, да и неважно, что я считаю; важно, что ни дорога, ни русло никуда толком не ведут, и мы растворяемся во времени.

– Что мы должны делать в таком случае?

– Я думаю, мир и жизнь очень интересны, но в них нет смысла. Мы придумываем их сами, а другого не дано вовсе.

Мы сидели в читальном зале, неподалёку от высоких роскошных книжных шкафов, друг против друга. Я ощущал усталость, которая также выражалась в движениях и во взгляде Кампая. Я вспомнил, что забыл включить диктофон, но теперь мне нисколько не хотелось делать это, к тому же, мой слух записывал речь богатого джентльмена напротив меня.

– И каков он, твой смысл? – спросил я.

– Я искал его постоянно, переступая через себя и делая страшные вещи, и всегда находился под влиянием окружающего. Правда, я избирал, что принять, а что оттолкнуть или изменить, и такое отношение формировало мой смысл. Всё в мире влияет на другое, является причиной другого и его следствием; я подчинялся условиям, сначала полагаясь на них, но затем, как я уже упоминал, начал класть свою дорогу сам. Однако счастье было создано не для меня; я не понимал это состояние и то, что могло к нему привести. Скажешь, что я больной? Возможно, но вообрази себе молодого эгоиста, чьи мысли и сила позволили ему попробовать всё, и ты увидишь меня и поймёшь, почему я такой.

На несколько секунд он прикрыл лицо ладонью, как бы скрывая волнение, затем опустил руку и продолжил строго:

– Ты даже не представляешь, что я делал, чтобы добиться всех этих грязных денег… – эту фразу Кампай закончил с большим трудом, хриплым голосом выговаривая слова.

Я был тихим. Он открыл глаза несколько широко и словно попытался прочесть мои мысли, но моё выражение лица было стеной, плотной и не рассекаемой в те секунды ничем.

Он облокотился на мягкую багровую спинку дивана.

– Я хочу дать тебе почувствовать страх этой ночи, Тоби. Мир рушится на моих глазах.