Внутренняя война. Том 1

– Заместитель командира, на рассвете вы поведёте своих людей на восток. Скачите как можно быстрее. – Эстия сжала кулаки. – Ходят слухи, что вместе с рабочими в строительных отрядах используют рабов. Рабов, сэр. Рабов нуури. – Она не сомневалась в верности оставшихся гвардейцев, они не кинутся предупреждать короля Смегина. Не сейчас. Но даже если кто-то и донесёт ему о её намерении освободить нуури, это будет уже неважно. Королева не сомневалась, что рабы – лишь верхушка айсберга, незначительная часть гораздо более грандиозного плана короля Смегина. – Это страшное преступление, заместитель командира, и вы покончите с ним. Вы разберётесь с работорговцами и позаботитесь о рабах.

Вы тоже можете подумать, что сорок человек – это слишком много для подобной задачи. Но я не знаю, сколько там людей, и как хорошо они сражаются, и придёт ли кто им на помощь. Я полагаюсь на вас, выполните всё в точности.

Прежде чем кто-нибудь из офицеров смог задать очевидные вопросы, она отпустила их. Они узнали достаточно. И королева не хотела, чтобы они узнали больше. Девятнадцать гвардейцев уже дезертировали. И другие могут последовать их примеру, как бы ей ни хотелось верить в то, что так не случится. Чтобы защитить себя и преданных ей воинов, королева, пользуясь своей властью, решила сохранить всё в тайне, и Уэйзел с Хеллик ушли, не получив объяснений.

С первым офицером дела обстояли сложнее. Если его подчинённые были просто в замешательстве, то для него мир перевернулся с ног на голову. Но королева Эстия избавилась и от него, напомнив о тех многочисленных обязанностях, которые его ещё ожидали.

И только тогда она позволила своим чувствам выплеснуться наружу – её затрясло.

В одиночестве она вернулась внутрь замка и сразу направилась в свои покои. Ей нужны были ванна и чистая одежда, чтобы успокоиться перед встречей с матерью.

* * *

Комнаты королевы Рубии были обставлены с роскошью – и по беллегерским, и по амиканским меркам. Эстии мягче спалось бы на любом из ковров своей матери, чем в собственной постели в Кулаке Беллегера. Говорили, что настенные гобелены просто великолепны, правда, Эстию они никогда не интересовали. Вся мебель была изготовлена мастерами, любящими своё дело. Что-то можно было даже назвать удобным. Несмотря на осеннюю пору, в гостиной королевы Рубии в вазах из кобальтового фарфора стояли букеты живых цветов. Золотые подсвечники и светильники были изумительны, а некоторые просто уникальны. К счастью, портреты – самой Рубии, каждой из трёх её дочерей и даже короля Смегина – не выдерживали сравнения с подсвечниками и, кроме того, висели в плохо освещённом углу комнаты. Эстия не хотела на них смотреть.

Войдя внутрь, она почувствовала глубокое облегчение, обнаружив, что Кротости и Робости у матери нет. Она не хотела видеть ни одну из своих сестёр. Кротость обязательно привела бы с собой дородного пустоголового мужа, мелкого дворянина, сохранившего половину своего состояния только потому, что вторую половину он пожертвовал на различные начинания королевы Эстии. Робость притащила бы нового жениха, кем бы он ни был, а скорее всего он оказался бы молоденьким карьеристом – слишком молоденьким для неё – которого интересовали бы только связи своей невесты и её влияние при дворе. И в лучшие времена для Эстии такие семейные сборища показались бы пыткой.

Но королева Рубия, как всегда, знала, что делает. Эстия прибыла так внезапно и вела себя так необычно, за один день изменив привычный ход вещей в Амике, что королева Рубия поняла: у её дочери есть очень важное и очень срочное дело. А так как королева-мать любила Эстию и беспокоилась за неё, то не стала докучать ей встречей с сёстрами и их мужчинами.

Как только Эстия вошла, брошенная королём Смегином жена поднялась со своего монаршего кресла. Другая бы на её месте, лишившись в одночасье всех привилегий, приветствовала бы действующую королеву глубоким реверансом – либо соблюдая придворные правила, либо подчёркивая свою обиду. Но королева Рубия отбросила церемонии. Она просто пошла навстречу своей дочери и крепко обняла её, приговаривая:

– Дорогая моя. Моя дорогая.

А затем, не выпуская её рук, отступила на шаг, чтобы получше разглядеть её.

Эстия, смущённо улыбаясь, тоже смотрела на мать. Королева Рубия пополнела за эти годы. Скулы её уже не выпирали, щёки округлились, а талия увеличилась. Но привычки королевы-матери не изменились: она идеально выбрала платье, сумев подчеркнуть и торжественность случая, и неформальность. Она также не стала украшать волосы драгоценностями, а лишь искусно вплела в них ленты. Одна королева приветствовала другую в уютной домашней обстановке – именно об этом говорил её наряд.

Муж предпочёл ей свои владения, свой дар, свои интриги, и королева всё больше замыкалась в себе, словно её глаза всё плотнее окутывала какая-то пелена. И всё же зрение её было достаточно острым, чтобы видеть то, что она хотела видеть. Закончив рассматривать Эстию, королева-мать отпустила руки дочери и издала тихий вздох, кажется, выражавший досаду.