Внутренние война и мир

Столь продолжительный разговор с Кришной, конечно же, вызывает вопросы. Этот вопрос, несомненно, должен был встать. На поле битвы, рядом с солдатами, готовыми сразиться в яростной схватке... если бы Кришна произносил все восемнадцать песен так же, как это делают его последователи, такая длинная книга потребовала бы значительного времени! Даже если бы он говорил без остановки, не обращая внимания на Арджуну, ему все равно потребовалось бы много времени. Как же это могло быть?

В данном контексте необходимо сказать о двух вещах. Этот вопрос всегда носился в воздухе. Поэтому некоторые люди просто объявили Гиту интерполяцией в эпическую поэму Махабхарата. Они считают, что Гита, вероятнее всего, была добавлена позже — поскольку на поле битвы она не могла прозвучать. Другие люди говорят, что диалог, должно быть, имел место, но в значительно более краткой форме, а позже его дополнил поэт.

По моему мнению, обе точки зрения неправильны. Я считаю, что Гита действительно была, и описанный в ней диалог происходил в точности так, как он дошел до нас. Но необходимо понять, как протекал этот процесс. Если бы он представлял собой обыкновенный разговор лицом к лицу, подобный тому, который мы ведем сейчас, то Кришна и Арджуна не были бы единственными протагонистами. На поле битвы собралось множество людей, Арджуну и Кришну окружала толпа, и все те, кто были рядом, обязательно присоединились бы к дискуссии. Другие люди также стали бы задавать вопросы.

Но в диалоге, описанном в Гите, нет упоминаний о ком-то еще. Такое количество воинов с обеих сторон, разговор между Кришной и Арджуной, продолжавшийся часами... и никто не прервал их! Никто не сказал: «Сейчас не время для обсуждений! Мы должны начинать бой. Раковины уже оттрубили. Заканчивайте дискуссию!» Но нет, никто не вмешался.

Как мне кажется, этот разговор был телепатическим. Он не проходил вербально, лицом к лицу. Вам необходимо разобраться, что такое телепатия, и тогда вы сможете понять мои слова — иначе нет. Я попытаюсь объяснить вам сущность этого явления с помощью нескольких примеров.

Был один мистик по имени Георгий Гурджиев. Вместе с русским математиком Успенским и тридцатью другими учениками он удалился в маленькую деревню около Тбилиси.

Гурджиев держал своих учеников в плену в огромном одноэтажном доме — я сказал в плену, потому что они не имели права выходить. Он потребовал от них соблюдать полную тишину на протяжении трех месяцев. Они не имели права не только использовать слова, но также общаться с помощью знаков, глаз или жестов рук. Каждого ученика попросили прожить в доме три месяца так, как будто он там совсем один и больше никого рядом нет. Нельзя было давать понять другим людям, что они существуют, — ни взглядом, ни жестом. Если кто-то проходил мимо, человек не должен был его замечать.

И Гурджиев предупредил: «Если я замечу, что кто-нибудь подает хотя бы малейший знак или жест или дает понять соседу, что он существует, — например, другой человек проходит слишком близко и вы пытаетесь избежать столкновения с ним — я исключу такого ученика из группы. Вы признали присутствие другого, вы дали понять человеку, что он здесь; общение уже возникло. Избегая этого человека, вы тем самым делаете жест».

В следующие пятнадцать дней двадцать семь человек отсеялись. На завершающей фазе эксперимента осталось только три ученика.

Это была очень сложная ситуация. Там, где присутствуют тридцать человек, десять—двенадцать из которых сидят в одной комнате, трудно забыть о других и начать жить так, как будто вы одни, а других просто не существует... но все-таки не так трудно, как можно было бы подумать, ведь три человека продержались до конца эксперимента. Даже три, это совсем не мало. И это не так уж трудно, потому что, если один человек, сидя в лесу с закрытыми глазами, может быть толпой, то почему невозможно, находясь в толпе, сохранять одиночество? Все функции разума обратимы, их можно повернуть вспять. Если человек, сидя в лесу, может общаться с женой, которая находится от него далеко, то почему нельзя быть в одиночестве, сидя рядом с женой? Это не должно представлять никакой трудности.

Успенский, сам ученый и философ, был одним из этих трех. Он написал, возможно, одну из самых глубоких за последние сто лет книг по математике «Третий органон». Говорят, в Европе за все времена были созданы три великие книги. Первая из них — «Органон» Аристотеля, вторая — «Новый органон» Бэкона и, наконец, «Третий органон» Успенского. Успенский был великим научным мыслителем, он, вместе с двумя другими учениками, прошел через весь опыт Гурджиева.