Внутренний голос. Почему мы говорим с собой и как это на нас влияет

В течение всего периода своей работы — и в течение того семестра тоже — я сталкивался с людьми, которые отчаянно пытались бороться с внутренним голосом, который существенно омрачал их существование. И это понятно. Мы уже знаем, что внутренний оратор способен засорить наши мысли и сгенерировать неприятные эмоции, которые со временем уничтожат все, что нам дорого: здоровье, надежды, отношения. Если голос внутри превратился в мучителя, разумеется, вы подумываете, как бы заставить его умолкнуть навсегда. Но если вы хотите жить полноценной жизнью и, более того, радоваться ей, этот вариант придется отмести.

Хотя сегодня нас часто призывают жить одним днем, человек устроен так, что все время существовать в таком режиме он не может1. Наоборот. Мы развили в себе способность погружаться во внутренний мир, наполненный мыслями, изображениями и воспоминаниями, которые подпитываются голосом в голове. Благодаря интенсивному внутреннему диалогу мы способны удерживать информацию в сознании, обдумывать решения, контролировать эмоции, анализировать возможное развитие ситуации, вспоминать прошлое, добиваться целей и постоянно обновлять свою личную историю — фундамент представлений о том, кто мы в этом мире. Неспособность полностью отключить сознание — на самом деле двигатель нашей неординарности, благодаря ему мы творим, рассказываем истории и мечтаем о будущем.

Однако мы ошибаемся, когда ценим внутренний голос только за то, что он нас вдохновляет. Даже если внутренний диалог вызывает негативные ощущения, это само по себе не плохо2. Как бы ни было больно, способность чувствовать страх, волнение, гнев и другие негативные эмоции в малых дозах полезна. Она мобилизует нас адекватно реагировать на изменения в окружающем мире. Другими словами, во многих случаях внутренний голос полезен не вопреки той боли, что он причиняет, а благодаря ей.

Мы чувствуем боль не без причины. Она предупреждает нас об опасности, дает сигнал, что пора что-то предпринять. И это дает нам огромное эволюционное преимущество. Ежегодно рождается небольшое число людей, которые из-за мутации генов неспособны чувствовать боль3. В итоге они, как правило, умирают молодыми. Будучи неспособными ощутить дискомфорт, который причиняют инфекционные заболевания, жжение при ошпаривании кипятком или сильная боль при переломе, они не осознают ни потребности в помощи, ни своей крайней уязвимости.

Благодаря этому феномену мы можем понять, что внутренний голос необходим и в своих неприятных проявлениях. Его негативный настрой затуманивает разум, но без внутреннего оратора нам было бы сложно учиться, изменяться и совершенствоваться. Даже когда я сконфужен, оттого что крайне неудачно пошутил за ужином, я благодарен сознанию за способность снова проиграть ситуацию и понять, что пошло не так. Тогда в следующий раз я не поставлю в неловкое положение ни себя, ни свою жену.

Вам бы не понравилось жить без внутреннего голоса, который время от времени брюзжит. Это все равно что отправиться покорять морские волны в лодке без руля.

Когда нейроисследователь Джилл Тейлор перенесла инсульт и заметила, что ее словесный поток иссякает, а вместе с ним замолкает и внутренний голос, она ощутила странное воодушевление. Но вместе с тем она почувствовала себя опустошенной и оторванной от мира. Та боль, которую внутренний оратор нам периодически причиняет, необходима. Наша задача не в том, чтобы полностью исключить негативные состояния, а в том, чтобы не позволить им нас поглотить.

Итак, вернемся к моей студентке Ариэль. Вот что ее волновало: почему она раньше не знала, как уменьшить интенсивность внутренней болтовни? Разумеется, у Ариэль, как и у всех нас, имелись необходимые инструменты. Но до моего семинара девушка не знала, как ими воспользоваться. Слова Ариэль заставили меня задуматься, достаточно ли мы делаем для того, чтобы делиться этими знаниями.

Через несколько недель после того памятного занятия моя старшая дочь, которой тогда было четыре года, вернулась из детского сада в слезах. Она рассказала, что один мальчик отбирает у нее игрушки и это очень ее огорчает. Пока она рассказывала о случившемся, а я пытался ее успокоить, мне вспомнился вопрос Ариэль. Я неспособен помочь собственной дочери. Пусть ей всего четыре года и нейронные связи, отвечающие за способность контролировать свои чувства, еще развиваются, но все же эта мысль меня встревожила.

Я размышлял, чему ее и других детей учат в школе и научатся ли они пользоваться теми инструментами, которые, по мнению Ариэль, были ей недоступны до тех пор, пока она не посетила мой семинар. Задаст ли моя дочь через 18 лет своему преподавателю тот же вопрос, что и Ариэль — мне? Или она придет с ним ко мне, от чего я почувствую себя только хуже?