Внутренний мир снаружи: Теория объектных отношений и психодрама

Кафе «Чай для двоих». Конечно, следует подчеркнуть, что эта встреча с отцом, вновь проигранная на психодраматической сессии, была лишь одной из многих фрустрирующих и травмирующих взаимодействий Джорджа с отцом (см. «Концепция кумулятивной травмы», Khan, 1963).

Переходный театр

Офис социального работника. Здесь Джордж бессознательно вовлекал Фреда в повторное проигрывание своей детской драмы отношений с отцом. И, поскольку Фред оказался отзывчивым на роль, драма нашла свое продолжение на сцене.

Психодраматический театр

Сцена. Во время сессии стремление Джорджа вновь сыграть свою детскую драму с отцовской фигурой стало терапевтически более ясным с помощью Виктора, взявшего на себя роль вспомогательного «я».

Психодраматическая сцена, как и описанный МакДугалл переходный театр повседневной жизни, включает в себя переплетение реальности и иллюзии. Как она и предполагала, эти драмы происходят в пространстве, которое не является ни абсолютно психотическим, ни полностью реальным. Техника позволяет протагонисту, который обычно хранит в тайне большинство своих психических конфликтов, экстернализовать свой внутренний мир в ясной и драматической манере. Это театр, в котором проективная идентификация, как и в младенчестве, используется в качестве позитивной терапевтической связи.

Переходные объекты

Сейчас нам необходимо рассмотреть, что, по мнению Винникотта, происходит в «потенциальном пространстве» — процессы, в которые, вероятно, вовлечен ребенок в своих взаимоотношениях с матерью. Мы должны раскрыть, что он имел в виду, когда ссылался на «переходные объекты» у ребенка, чтобы как–то связать их с психодраматическими вспомогательными «я».

Для Винникогга «переходный объект» — это первое «не–совсемя» обладание (possession), которое младенец выбирает для себя из множества разноцветных игрушек и объектов, наполняющих его небольшой мир. Такие объекты очень важны, узнаваемы, хорошо известны и уважаются «достаточно хорошими» родителями, которые знают, какое огромное значение их дети придают вполне конкретным одеялам или медвежатам.

Мама рассказывала мне, что в детстве я не выпускал из рук деревянную ложку (которая вряд ли была очень удобным объектом, но любовь к ней, быть может, объясняет мою проявившуюся в зрелом возрасте склонность что–нибудь мешать). Привязанность Малыша Линуса из мультиков направлена на куда более обычный объект. Линус ударяется в страшный рев, когда теряет свое одеяло, что обычно делают и другие маленькие дети, если куда–нибудь исчезает их мягкая игрушка.

Отношение младенца к этим объектам находится где–то между его отношением к своему большому пальцу (который очевидно является частью его собственного тела) и теми действительно внешними объектными отношениями, которые ребенок развивает с окружающим его миром. Промежуточный объект существует в царстве иллюзий и используется как замена матери, когда та отсутствует.

Однако этот объект не является для малыша символом. Он наделяется всеми атрибутами груди. Он переживается как настоящий, существующий во внешнем мире. Винникотт писал:

«Младенец присваивает власть над объектом… [который] нежно прижимает к себе и так же самозабвенно любит, как и увечит.

Он [объект] никогда не должен меняться, если только его не изменит сам ребенок. Он должен выдержать инстинктивную любовь, как, впрочем, и ненависть…

Кроме того, он должен казаться ребенку дающим тепло, или двигающимся, или имеющим структуру, или делающим что–то с единственной целью — показать, что обладает жизнью или своей собственной реальностью.

С нашей точки зрения это происходит вовне, но с точки зрения малыша это не так. Это так же не приходит и изнутри; это не галлюцинация».

(Winnicott, 1971 и 1974:6)

Такова пустышка ребенка, его друг, готовый удовлетворить настоятельную потребность, материнская грудь в период между кормлениями, его первый партнер, являющийся его собственным творением и в то же время отдельным объектом, поскольку: