Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа

В нашей истории мы не находим криков протеста матери Рапунцель, когда ее дочь исчезает в заколдованной «башне». Кажется, что мать сама находится под действием чар и не в состоянии обеспечить своему ребенку жизнь в реальном мире. Она беспрекословно отказывается от дочери, слепо повинуясь отцу, заключившему сделку с колдуньей. В работах, посвященных теме детского абьюза, часто можно встретить описания таких пассивных матерей – обычно сами они были в детстве жертвами абьюза – приносящих своих дочерей в жертву буквальному или психологическому инцесту. Более того, мы могли бы почерпнуть много полезного, изучая различные темы в межличностных и семейных отношениях, которые перекликаются с сюжетом нашей истории. Однако корни всех этих внешних паттернов и семейных драм уходят в мир внутренних объектов членов семьи – бессознательных «комплексов», которые, как обнаружил Юнг, разделяются всеми членами семьи. Итак, теперь мы рассмотрим нашу историю как изображение внутренней драмы – своего рода рассказ о сновидении, которое создано воображением психе. Под этим углом зрения персонажи сказки могут быть поняты как «частичные объекты» или «комплексы», то есть внутренние персонификации психе некоего воображаемого субъекта.

С этого ракурса образ ребенка раскрывается как изображение «невинной» части психе, которая содержит воспоминания о травме и подверглась отщеплению для того, чтобы избежать фрагментации или деградации всей личности. Как носитель личностного духа, этот ребенок является ключевой фигурой в теме искупления в этой истории и восстановлении творческого «очарования» жизни. Однако Защитник/Преследователь, ведьма в нашей истории пресекает контакты с реальностью, слишком хорошо зная только одно: насколько разрушительными были такие контакты в прошлом. В итоге это приводит в некотором смысле к внутренней жертве ребенка. Захваченная в ловушку колдовских чар, детская часть существует в подвешенном состоянии, она не может умереть, но и жить она не в силах – застряв в неопределенности «живого мертвеца». Порой в сновидениях мы находим эту частичную личность заключенной внутри стеклянного шара или внутри космического аппарата, запертой на чердаке или зарытой в землю. Иногда она спит или находится в измененном состоянии сознания, заколдована, анестезирована или аутична. В описаниях случаев, приведенных выше, мы видели этого ребенка в сердитой напуганной «маленькой девочке» Линор, в видении «ребенка в открытом пространстве» Мэри, а также в образе «призрачного ребенка», девочки, медленно опускающейся по воздуху в руки Патриции и ее бабушки, которые должны «освободить» ее.

В мифологии эта ситуация часто представлена сюжетом, в котором одна часть я оказывается в ловушке в подземном мире, как, например, в мифах об Эвридике или Персефоне, которых стережет Князь Тьмы. Тогда в верхнем мире возникает проблема, там все замерзает и ничего не растет (так мстит Деметра до тех пор, пока не получает Персефону обратно). Другим примером этого состояния может послужить Чистилище, в котором заключены души невинных (умерших в младенчестве и патриархов Ветхого Завета). Там их не могут достать языки адского пламени, но они всегда томятся в бесконечном ожидании – бессрочно находясь в подвешенном состоянии – ни там, ни здесь. Еще один образ этого состояния мы находим в легенде о Граале в образе Мертвой Земли, которая окружает Замок Грааля после таинственного ранения Короля-Рыбака. Испытывая ужасные мучения, причиняемые этой раной, король влачит существование, так не похожее на его обычный уклад жизни, потому что некому задать нужный вопрос для того, чтобы связать два мира. После того как Персефаль делает это (он спрашивает: «Кому служит Грааль?»), королю позволено умереть и воды вновь текут в Мертвой Земле, превращая пустыню в цветущий сад.