Внутренний порок

Неким манером неизбежно включилась война в Индокитае. США, расположенные между двух океанов, в которых исчезли Атлантида и Лемурия, были средним членом их древней вражды и остались заложником такого положения вплоть до сегодняшнего дня: они воображали, что сражаются в Юго-Восточной Азии по собственному выбору, а на самом деле повторяли кармическую петлю, старую, как география этих самых океанов, и Никсон был потомком Атлантиды, а Хо Ши Мин — Лемурии, ибо десятки тысяч лет все войны в Индокитае вообще-то велись чужими руками и уходили всё дальше, в глубь предыдущего мира, ещё до США или французской Индошины, до Католической Церкви, ещё до Будды, до письменной истории, к тому моменту, когда на этих берегах высадились трое лемурийских святых, бежавших от ужасного наводнения, затопившего их родину, а с собой привезли каменный столб, спасённый из их храма в Лемурии, и воздвигли его здесь как основание своей новой жизни и сердце своего изгнания. Он станет известен как священный камень Му, и за последующие столетия, с приходом и уходом всякой армии захватчиков, камень этот будет всякий раз переноситься в тайное место на хранение и воздвигаться где-то ещё вновь после каждой такой смуты. С тех самых пор, как Франция начала колонизировать Индокитай, до нынешней его оккупации США священный камень оставался невидим, ушед в собственное своё пространство…

Кроха Тим по-прежнему пел всё тот же свой номер. Передвигаясь по трёхмерному городскому лабиринту, Док немного погодя заметил, что нижние уровни его, похоже, влажноваты. Когда вода дошла ему до щиколоток, он более-менее сообразил. Вся эта гигантская конструкция тонула. Он поднимался по ступеням на уровни всё выше, но и вода поднималась. Запаниковав и матеря Вехи за то, что ещё раз его подставил, Док скорее ощутил, нежели увидел лемурийского духовного проводника Камукеа — тенью глубокой ясности… Нам уже пора отсюда, произнёс голос у него в уме.

Они летели вместе, над самыми верхушками волн Тихого океана. На горизонте сгущалась непогодь. Впереди начал расти и заостряться белый мазок — и медленно превратился в очерк шхуны с поставленными стеньгами, что мчалась на всех парусах, опережая свежий ветер. Док признал «Золотой Клык». «Сбережённый», безмолвно поправил его Камукеа. Отнюдь не сновидческое судно — каждый парус и часть такелажа выполняли свою работу, и Док слышал хлопки парусины и скрип шпангоута. Он нацелился к левой раковине шхуны — и там стояла Шаста Фей, приведённая сюда, казалось, под каким-то принуждением, на палубе, одна, глядела туда, откуда её везли, на дом, который покинула… Док пытался окликнуть её по имени, но, разумеется, слова тут были всего лишь словами.

С ней всё будет хорошо, заверил его Камукеа. Не надо беспокоиться. Вот чему тебе ещё надо научиться, ибо то, чему ты должен научиться, я и показываю тебе.

— Я не очень понял, что это значит, чувак. — Даже Док теперь уже чувствовал, насколько безжалостно, пусть ветер и паруса в сей миг так чисты и прямы, это честное старое рыбацкое судно населилось — одержалось — древней и злой энергией. Как же Шасте быть здесь вне опасности?

Я довёл тебя досюда, но возвращаться тебе своими стараньями. Лемуриец пропал, и Док остался на своей пустячной высоте над Тихим океаном искать выхода из вихря искажённой истории, как-то избегать будущего, казавшегося тёмным, куда ни повернись…

— Всё нормально, Док. — Сортилеж звала его по имени уже какое-то время. Они на пляже, стояла ночь. Вехи рядом не было. Океан лежал близко, тёмный и невидимый, вот только слегка светился там, где с достоинством, будто басовая партия некой великой безудержной классики рок-н-ролла, разбивался прибой. Откуда-то из переулков Гордита-Бич неслись порывы торчкового веселья…

— Ну…

— Ничего не говори, — предупредила Сортилеж. — Не говори: «Давай я расскажу тебе про свой приход».

— Смысла нет. Типа, мы в таком…

— Я могу либо нежно запечатать тебе уста пальцем, либо… — Она сжала кулак и поднесла ему к носу.

— Если твой гуру Вехи только что меня не подставил…

Где-то через минуту она спросила:

— Что?

— А? О чём я говорил?

ВОСЕМЬ

Бланк депозита, который Слоун Волкманн дала Доку, был из ссудно-сберегательного банка «Арболада» в Охае. Тётка Рит сказала, что это один из множества сберегательных банков, чей контрольный пакет принадлежит Мики.

— А их клиенты — что ты про них скажешь?

— Главным образом — частные домовладельцы, которых мы профессионально зовём «лохами», — ответила тётка Рит.

— А займы — что-нибудь необычного есть?

— Ранчеры, местные подрядчики, может, время от времени какие-нибудь розенкрейцеры и теософы — о, ну и, конечно, «Хрискилодон», они в последнее время до чёртиков всего строят и озеленяют, а ещё вульгарно, однако же дорого обустраивают интерьеры.

Словно голова его стала трёхмерным гонгом, по которому стукнуло небольшой кувалдой, Док припомнил расплывчатое иностранное слово на снимке Слоун, который он видел у неё дома.

— Как это пишется и что это такое?