Внутренний порок

— У меня где-то на этом столе завалялась их брошюрка, примерно в докембрийском слое, насколько мне помнится… ага! Вот: «Расположенный в живописной Охайской долине, Институт «Хрискилодон» — от древнего индийского слова, означающего «безмятежность», — предоставляет безмолвие, гармонию с Землёй и безусловное сострадание для подверженных эмоциональному риску ввиду беспрецедентной напряжённости жизни шестидесятых и семидесятых годов».

— Если на звук — в точности дорогая психушка, нет.

— На фотографиях толком не показано, всё снимали, намазав объектив вазелином, как в каком-нибудь журнале с девчонками. Тут есть телефон. — Док списал номер, а она добавила: — Кстати, позвони маме.

— Ох, блядь. Что-то случилось?

— Ты не звонил уже полторы недели, вот что случилось.

— Работа.

— Ну, последние известия таковы: тебя теперь считают наркоторговцем. Такое у меня сложилось впечатление, должна сказать.

— Ну да, ещё бы — перед глазами Гилрой со своей насыщенной жизнью, диспетчер чего-то там, внуки, участок и так далее, разумно же, нет, что это мне душманы в затылок сопят.

— Напрасно агитируешь, Док, я свалить оттуда хотела, ещё не научившись говорить. Меня ловили, когда я со всей дури накручивала педали на своём розовеньком трёхколёсном велике по полям свёклы, и с воплями волокли обратно. Ничего нового про Сан-Хоакин ты мне не расскажешь, детка. Ну и ещё Элмина говорит, что соскучилась по твоему голосу.

— Я позвоню.

— Кроме того, она со мной согласна: тебе надо присмотреться к тем двум акрам в Пакоиме.

— Только не это, чувак.

— Пока ещё продаётся, Док. И как мы, профи, говорим, оттяпай смолоду, чтоб потом было что тяпать.

Лео Спортелло и Элмина Бриз встретились в 1934-м на Самом Большом на Свете Кункене на Открытом Воздухе, который ежегодно проводился в Рипоне. Потянувшись к сброшенной ею карте, Лео произнёс нечто вроде: «Так, а вы уверены, что вам это не нужно», — и, как рассказывала Элмина, едва она подняла взгляд от карт и посмотрела ему в глаза, тут же стала уверена, как в спасении, в том, что именно ей нужно. Она тогда всё ещё жила дома, трудилась в школе практиканткой, а у Лео была хорошая работа в одной винодельне, знаменитой своим креплёным продуктом, который продавался по всему побережью под названием «Полночный особый». Стоило Лео лишь голову в дверь просунуть, папаша Элмины пускался изображать У.К. Филдза: «А? Пьянчужкин дружо-о-ок-к-к… да-а-ааа…» Лео стал подчёркнуто приносить с собой всякий раз, когда заходил за Эл миной, и совсем немного спустя его будущий тесть покупал эту дрянь ящиками со служебной скидкой Лео. Первым вином для Дока стал «Полночный особый» — таково было представление Дедушки Бриза о присмотре за младенцем.

* * *

Док сидел дома, смотрел дивизионные полуфиналы между «Семьдесят шестыми» и Милуоки — в основном, из-за Карима Абдул-Джаббара, которым восхищался ещё с тех пор, как тот был Лью Алсиндором, — и тут прямо посреди быстрого прорыва к кольцу осознал, что откуда-то с улицы его зовут по имени. На миг в голове вспыхнуло, что это тётка Рит, втайне вознамерившись продать его жильё прямо у него из-под ног, заявилась в такой неуместный час показывать жилплощадь какой-нибудь паре с плоскости, выбранной исключительно за их занудство. Но когда он дошёл до окна поглядеть — врубился, что его обмануло сходство голосов, а на улице стоит собственной персоной мать его Элмина и почему-то увлечённо обсуждает что-то с Эдди Снизу. Подняла голову, увидела Дока и бодро замахала.

— Лэрри! Лэрри! — За спиной у неё вторым рядом припарковался «олдзмобил» 1969 года, и Док мог смутно различить своего отца Лео — тот выглядывал в окно, в зубах зажата недорогая сигара, пульсирует от яркого до тусклого и обратно. Теперь Док вообразил себя у лееров стародавнего океанского лайнера, отплывающего из Сан-Педро, в идеале — на Гавайи, но и Санта-Моника сойдёт, — и помахал в ответ.

— Ма! Пап! Подымайтесь! — Он побежал по квартире распахивать окна и раскручивать электрический вентилятор, хотя переживать из-за аромата марихуанного дыма, уже давно впитавшегося в ковёр, кушетку, бархатную картину, он много лет как опоздал.

— Где мне её поставить? — заорал снизу Лео.

Хороший вопрос. Самым добрым словом, которым неизменно обозначали в Гордита-Бич парковку, было «нелинейная». Правила менялись непредсказуемо от одного квартала, часто — парковочного места, — к другому, ибо их тайно измышляли злокозненные анархисты, дабы злить водителей до той степени, чтобы однажды они собрались толпой и кинулись на штурм городского управления.

— Сейчас приду, — сказал Док.

— Посмотри только, что за причёска, — встретила его Элмина.

— Как только до зеркала дойду, ма, — а к этому времени она уже упала к нему в объятья, не слишком смущаясь тем, что её прилюдно обнимает и целует урод-хипан.

— Здорово, пап. — Док вскользнул на переднее сиденье. — Наверно, есть что-нибудь на Набережном проезде, надеюсь только, нам не придётся ехать аж до Редондо, чтоб место найти.

А Эдди Снизу тем временем вещал:

— Ух ты, это твои предки, улёт, — и тому подобное.