Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории

Мне понадобилось на редкость много времени, чтобы разобраться в том, что происходит в третьем акте. Озадачившая меня загадка заключалась в следующем. Прямо в середине стандартного пятиактного сюжета протагонист преображается, принимая на вооружение новую и «улучшенную» теорию управления. И тем не менее это так называемое улучшение порождает сокрушительную волну хаоса. Это лишено всякого смысла. Разве же новое и улучшенное самосознание не должно решить проблему и усмирить хаос? Почему тогда человек становится лучше, а ситуация хуже? (Стоит еще раз отметить, что в случае персонажей, подобных антигерою Майклу Корлеоне, «лучше» означает не столько «лучше в нравственном смысле», сколько «способный лучше справляться с хаосом».)

Решение этой загадки вынудило меня пересмотреть идею теории управления. Я сделал открытие: ее цель – не только рассказать персонажу как добиться того, что он хочет. Также она объясняет ему, как избежать того, что он не хочет. Отчасти она защищает его. Она помогает человеку достичь своих жизненных целей, а также ограждает его от того, чего он в глубине души боится. Вот почему ранее я просил вас поразмыслить о том, что ваш персонаж потеряет, отказавшись от своей несовершенной теории управления. В третьем и четвертом актах понимание этого становится крайне важным.

Так что мы можем поинтересоваться, почему молодой Майкл Корлеоне решил выстроить свою жизнь на основе своего святого несовершенства, которое можно сформулировать так: «Я чувствую себя в безопасности, лишь когда являюсь честным человеком и хорошим семьянином, а не гангстером». Дадим этому очевидное объяснение: если ты гангстер, людей, которых ты любишь, убивают (если бы мы писали сценарий эпизода, в ходе которого Майкл получил свою первичную травму, то он содержал бы в себе этот урок). Так выглядела защитная часть его теории управления. То есть его теория – его путеводная психологическая стратегия для выживания среди людей – одновременно дала ему то, о чем он мечтал (статусную военную карьеру, шанс на нормальную семейную жизнь и даже возможность когда-нибудь в будущем стать сенатором), и также защитила его от того, чего он больше всего боялся. Вместе с тем это открытие позволило нам по-новому взглянуть на момент зажигания в «Крестном отце»: выстрел в Вито стал для Майкла первым доказательством того, что его теория управления не работает. Он может не ввязываться в семейные дела, но боли и страдания от гибели близких ему все равно не избежать.

И затем, в третьем акте, он полностью отказывается от своей теории управления, совершая двойное убийство. Каков же результат всего этого? Защита, которую ему предоставляла его теория, исчезла. Убийство Майклом полицейского начальника пролило свет на делишки всех семейных банд Нью-Йорка и превратило их жизнь в ад. В полном составе они объединились против семьи Корлеоне, стремясь отомстить им. Загремели выстрелы. Всё потонуло в хаосе. В четвертом акте люди, которых Майкл горячо любил, включая его старшего брата Сонни, погибают.

Так вторая половина сюжета во многих пятиактных историях испытывает серьезность намерений протагониста измениться. Все страхи, прежде удерживавшие его от превращения в другого человека, теперь стали реальностью. Все его кошмары обрушились на него. Этот монументальный драматический сдвиг в момент, когда аудитория неспособна спокойно усидеть на месте, мне кажется, и есть тот плод инженерного гения, что обеспечивает пятиактной структуре ее непревзойденную популярность на протяжении уже более чем двух тысяч лет.

Чтобы убедиться, что мы все усвоили, давайте одним глазком взглянем на еще один уже хорошо знакомый нам пример и воскресим в памяти расширенную версию святого несовершенства, которым мы наградили Стивенса из «Остатка дня»: «Если я не буду эмоционально сдержан, то не добьюсь того уважения, которое имел мой богоподобный отец». Добавив это дополнительное условие, мы предоставили ключ к разгадке глубинных страхов Стивенса и указали на ситуацию, стремление избежать которой предопределило взрослую жизнь и личность Стивенса.

Автор романа Кадзуо Исигуро решил расположить преображение Стивенса в последнем абзаце, а не в середине произведения. Это дает нам возможность (приносим Исигуро наши искренние извинения) составить очень приблизительный набросок того, как могли бы выглядеть третий и четвертый акты, если бы он решил прибегнуть к стандартной пятиактной модели: