Внутренний суслик (СИ)

Я наклонился поднять рюкзак, но Тори подскочил и взялся за лямки рюкзака, подавая мне руку и помогая подняться. Во мне нарастала паника и я вцепился в его руку, идя рядом с мужем, ничего не видя перед собой. Проходя по коридору к лифту, я услышал, как рядом идущий маленький бета, лет четырех, спрашивает у отца:

— А что это они делают?

— У супергероев так принято. Он зажимает ему боевую рану! Помнишь, как в мультике твоем любимом? — Альфа поднял на руки сына и отвлек, заставляя смотреть в другую сторону, а я посмотрел в конец коридора, где два каких-то субчика за кадкой с большим развесистым растением в странных костюмах — не иначе косплееры — прижимались к стене. Вернее, один прижимался, омега, а второй — бета, стоял на коленях и… Ну да, наверное зажимал рану. Нашли где зажатием заниматься, идиоты. Молодец отец, выкрутился.

В комнате у Тори — небольшой одноместный номер, стандартный, обычный — он первым делом поставил мой рюкзак, развернулся ко мне и спросил:

— Помощь твоему другу нужна очень срочно? У меня есть полчаса, чтобы поговорить с тобой, или надо бежать и говорить по дороге?

Он смотрел на меня серьезно и я подумал, что такой человек не сможет сдать меня в дурку. Или сможет?

— Помощь подождет. Я слушаю тебя. — Тори усадил меня на кровать, а сам сел напротив на стул, доставая из портфеля файл с документом.

— Это наш договор. Он больше не имеет силы. Я хочу, чтобы мы жили, как обычная семья — ты, я, Бубочка. — Тори показал мне мою подпись внизу и разорвал сложенные листы пополам. — Всё. Нет больше никакого договора. Пусть тебя это больше не волнует.

Василий во мне дернулся, когда я выхватил листы из рук мужа, которые тот тут же отдал мне, не сопротивляясь.

«Склеишь потом. Они ему еще понадобятся, когда он узнает всю правду, до последней крупинки. — Наставительно бормотал Василий.»

— Мили, я много передумал за это время. Как себя вел я, как себя вел ты, представил себе, что могу тебя потерять, или Бубочку, и я понял, что не могу позволить этого. Иридик был прав — я не жил, я упал в работу, ничего не видя вокруг… Знаешь, я бежал-бежал, делал то, что от меня ждут окружающие, сотрудники, друзья, работа, не чувствуя вкуса, не наслаждаясь моментом, все вокруг было картонным и мелькающим, а потом ты заставил меня остановиться и посмотреть вокруг. Это было похоже на то, что ты где-то задел ткань мира и все рассыпалось, затрещало по швам, пролившись на меня пугающим откровением, и меня накрыло каким-то невозможным огромным чувством, прожигающим до самого нутра. Потому что мир, оказывается, такой огромный и вечный, а мы — такие крохотные и недолговечные, жестко зажатые в рамки жизни, что от этого никуда не деться, и мы задыхаемся, пытаясь выразить это, и изнемогая идем по жизни, проходя мимо самого главного. Мимо, понимаешь? А ведь каждое мгновение, каждый звук, каждый твой взгляд — это подарок, который больше не повторится. Они протекают сквозь меня, переполняют, и мне слишком мало всего этого, мне больно от невозможности быть рядом с тобой и малышом, переживать эти прекрасные мгновения близости, мне не хватает твоего родного запаха, твоих саркастичных подколок, твоих взглядов и всего тебя целиком. Потому что я переполнен любовью и тону в ней. И если ты не спасешь меня, мне не выплыть.

Василий замер во мне сусликом навытяжку, трепетно внимая такому откровению и боясь даже моргнуть. А я хотел остановить Тори, заставить его замолчать, перестать выворачивать передо мной свою душу наизнанку, оголяя самое ранимое, по которому придется рубануть мечом, рассекая на тысячи осколков своим признанием. Ведь все это предназначалось Милошу, а не Таисии Валерьевне, занявшей его место.

Ториниус перевел дух, выпил глоток воды из бутылки, вначале жестом предложив ее мне.

— Я должен был это сказать прежде чем узнать, почему ты ушел из дома. Письмо я помню наизусть, можешь не повторять свои страхи. Мне кажется — я их все сейчас перечеркнул. Бубочка — мой ребенок и будет моим, потому что он часть тебя. Мне все равно никогда не загладить свою вину, когда ты предлагал мне начать все сначала, но я не слышал тебя — слишком свежа была рана, нанесенная моей гордыне твоим видом в лав-отеле. Поэтому я готов помогать тебе, твоим друзьям, и обещаю внимательно прислушиваться ко всем твоим словам. Я очень тебя люблю, Милли. Будь собой. И у нас все будет хорошо.

Меня как будто облили всего анестезией, заморозили от таких слов, поэтому говорить было тяжело. Казалось, у меня изо рта сейчас вырвется морозный воздух.

— Надо было мне начинать разговор, Тори. Потому что, когда ты узнаешь всё, ты передумаешь. А договор можно склеить. Я не Милош. Милош умер тогда, отравленный Шиви. От него осталась только оболочка, это тело. Я — Тася, женщина с Земли, из параллельной вселенной.

Комментарий к 44. *Притча