Внутренний суслик (СИ)

«Правильно, Васятка! Я теперь буду молчать. Пошел он нахер».

Ужин прошел в молчании. Ел один дед. Мы с мальчиком дождались, пока он встанет из-за стола и уйдет из кухни.

— Поешь, Радость! — попробовала уговорить малыша.

Но тот упрямо качал головой, не глядя мне в глаза. Мы вдвоем перемыли посуду, убрали продукты в холодильник и пошли в мою комнату, стараясь не шуметь. Я перед уходом прихватила горбушку хлеба, ведь ребенок остался голодным, вдруг запросит попозже.

Было еще рано ложиться спать, но мы с Радом улеглись на кровать животами, голова к голове. И, хоть можно было говорить громко, начали шептаться, как заговорщики.

— Хочешь, я тебе сказку расскажу? — я перебирала в голове, какая из сказок может понравиться мальчику. Я-то больше девчачьи любила — про Золушку, про принцев и принцесс.

— Хочу! — шепотом ответил он. — А я тебе косички заплету, хочешь? Меня папа каждый день пррросит заплетать, я умею! — похвастался он.

Рад заснул на середине Золушки, как раз там, где омега Золушка сбежал из дворца, и я прикрыла мальчика одеялом, тоже проваливаясь в сон.

Все последующие три дня были, как под копирку: в присутствии деда мы с Радом молчали, как в рот воды набравши, вместе готовили есть, гуляли по двору, рисовали и рассказывали друг другу сказки. Радеуш вел себя как маленький альфа, старался заботиться обо мне, хотя уже к вечеру второго дня боль от порки ушла. Мальчик так старательно пытался помогать мне, что у меня замирало сердце, глядя, как этот серьезный маленький человечек ведет себя совершенно по-взрослому.

— Ты хорррроший, Милош! Вот когда я вырррасту, я выйду за тебя замуж! И буду защищать от всех вокрррруг, — вдруг посреди очередной сказки сказал малыш очень серьезно и погладил меня по голове.

Я грустно и светло улыбнулась, сделала последний стежок на кукле, перекусила нитку и покрутила тильду в руках, разглядывая получившийся результат.

— Как назовем эту куклу, Радость? — я сшила ей платье с оборками из другой блузки, длинные волосы сделала из ниток для вязания, и кукла вышла очень красивая и нарядная почти такая же, как моя первая — буквально из ничего, из минимальных подручных средств. Все было так же, как я начинала шить куклы дома, там, на Земле, это уже потом я стала заказывать разные детальки на Алиэкспрессе, а вот поначалу все — и обувь, и короны, и сумки — делала вручную.

Мда. Окончилось все так, как начиналось…

«И на губах осталась только малость…

Горят жаровней красные дубы.

И листьями в замшелый ком избы

Бросает сад из своего жилья.

Октябрь стреляет в небо из ружья —

И яблоко, забытое, сухое

На землю падает, дыхание тая»,*— подхватил суслик и я чуть не всхлипнула.

Воспоминания о потерянной жизни на Земле часто преследовали меня, всплывая в мыслях, я сдерживалась только потому, что рядом был Рад.

— Может быть, назовем его Лапочка? — предложил альфенок. — Этот омега так похож на тебя!

— Так и порешим. Лапочка. Ему идёт. А хочешь, я тебе сошью зайчика или котика?

— А кто такой «котика»? — Рад удивленно распахнул серые глазюки.

— Это такой ласковый мурлыка.

Сусл оживился:

«Видимо, котиков тут нет. Шей зайца, меньше вопросов будет».

Зайчика я сшила в тот же вечер, напевая детские песенки на русском языке. Радеуш подпевал особо понравившиеся ему куплеты, не понимая, о чем идет речь. Это было так смешно и мило. Мы даже разучили с ним песенку про ёлочку: «Пусть эта ёлочка в праздничный час каждой иголочкой радует нас», правда я помнила всего два куплета, но нам это не помешало. Переводить с русского было забавно, и на периферии мелькнула какая-то умная мысль, но тут же забылась. А потом я вспомнила песню про зайцев: «А нам все равно», рассказала любопытному альфенышу о чем там поется и мы вдохновенно пели ее, пока она не навязла в зубах.

Набивала зайца я обрезками ткани, и получилась простенькая небольшая подушка-игрушка с ушками и хвостиком. Рад назвал его Зая и не выпускал из рук, даже спал с ним, и это было самой лучшей наградой — видеть, что мои поделки так нравятся и радуют этого маленького, но очень серьезного мальчика.

Очень часто Радеуш начинал грустить и спрашивать про папу, и я бросалась его щекотать, чтобы развеселить и отвлечь от этой темы, тогда звонкий смех разносился по всему дому и дед чаще обычного прохаживался мимо нашей двери.

Вечерние купания проходили уже не так скованно, как первый раз, когда он сильно стеснялся. Я делала в ванной много пены, надевала ему на голову пенный сугроб, и мы больше баловались, чем мылись.

По утрам и вечерам, когда малыш спал, я доставала куклу Тори и гладила ее, приговаривая: «желай меня, Ториниус», возбуждаясь сама до невозможности, до зуда в метке, до томления во всем теле. Пару раз даже не выдерживала и уходила дрочить в ванную. Первый раз это было неловко и смешно — член был для меня все еще непривычным и чужеродным отростком чисто морально, но кончать, вспоминая янтарный взгляд мужа, его красивое тело, сильные руки и запах ватрушки было так сладко, что вся неловкость почти сразу проходила.