Внутри

Я возвращаюсь обратно в голову Сэнди. Смотрю ее глазами на Гейси – очевидно, что пушистый засранец ничего не почувствовал. Теплый храм моей Сэнди переполнен грустным волнением, поэтому я решаю взять ее сознание под свой контроль. На долю секунду грустное волнение моей Сэнди расширяется раз в двадцать, затем обратно сжимается, сжимается и рискует превратиться во что-то наподобие родимого пятна, то есть в то, что тебе не нужно, но что всегда будет с тобой. Не бывать этому, решаю я, и вселяю в теплый храм свои собственные, полные пустых надежд, мысли. Я уверяю Сэнди, что я, Олег Ривник, всегда буду внутри. Заверяю, что одно мое присутствие сможет исцелить все ее душевные раны. Заставляю свою девочку верить в то, что пока ее муж находится в самом горячем участке ее души, она не имеет права грустить. Вкладываю в ее рот мысли, которые в виде шепота слетают с ее губ:

– Я должна радоваться жизни, пока она есть у меня. Любое горе бессмысленно и пагубно. Я не хочу горевать только потому, что люди научили меня этому чувству, захотели, чтобы я была несчастна так же, как они. Это моя жизнь, и ни одно существо, даже всемогущее, не заставит меня грустить. Смысл жизни есть, и он кроется в радости, и я буду смеяться в лицо тем, кто сочтет отсутствие во мне горя неуважением к чему-то общепринятому. Любое, даже самое сильное горе не достойно уважения…

Я покидаю голову Сэнди, чтобы попасть в нее вновь, уже без способности управлять ее сознанием. Я безумно счастлив, что произнесенные шепотом слова звучат в ее голове, что моя девочка считает их собственным творением и что она всецело поддерживает свое – на самом деле, мое, но это не важно, это ее желание надменно относиться к любому проявлению уныния, даже самому естественному. Только что сформированное убеждение в голове Сэнди получает название – "религия собственной радости" – и я бесконечно рад, я знаю, что мои идеи проживут в классно думающей голове моей девочки долгую, достойную и полную творческих дополнений жизнь.

Вдруг я вижу глазами Сэнди то, чего не хотел бы видеть так сразу. Моя позитивно настроенная Сэнди покидает кладбище, а я выхожу из ее головы и спускаюсь под землю, ныряю в свою могилу. С огорчением понимаю, что не зря мое внимание привлекли неровные комки земли близ креста – ни мешков с деньгами, ни чемодана в моей могиле нет. Я всплываю на поверхность и на манер ангела-хранителя лечу вслед за Сэнди, навстречу ее новой, лишенной лишений, жизни…

Так, стоп.

Где деньги? Кому пришло в голову, что именно в моей среднестатистической могиле спрятаны огромные деньги?

Конечно, первый на подозрении это Ин. Мертвый брат Таи находит меня везде, где бы я ни был – до сих пор не могу поверить, что все то безобразие, что стоило мне жизни, является делом рук маленького мальчика. Я думаю об Ине и переношусь в пустыню. Я не думал, что все так будет просто. Сквозь меня проходит верблюд, я же в это время ломаю голову над тем, как Ину удается скрыть свое местоположение и при этом все время находить мое. Неужели он просто представляет себе, что никто из покойников не сможет найти его, даже если о нем подумает? Как по мне, чересчур наивно, но думаю, будет глупо не воспользоваться таким простым решением. Я представляю себе, что Ин и любые его проявления не смогут найти меня, даже если обо мне подумают. Затем решаю подумать о чемодане и мешках, в надежде к ним перенестись. Я никуда не переношусь, сквозь меня проходит еще один верблюд. Сквозь всполохи песка я всматриваюсь вдаль и вижу караван из как минимум десяти верблюдов. Я отхожу в сторону. Не хочу, чтобы сквозь меня ходили. Конечно, я ничего не почувствую, но как сказал бы Кин, я пока не разучился по-человечески мыслить.

Хм. Кин. Я ни в чем его не подозреваю, но пообщаться с ним, считаю, было бы неплохо. Вдруг он в своем "нечеловеческом" мышлении достиг таких высот, что ему не составляет труда сказать, чем в данный момент занимается каждый из семи миллиарда так называемых "живых".

Я переношусь в Японию. Может, это не Япония, но благодаря Сэнди я знаю, как выглядит сакура, так вот, здесь полно ее деревьев. Цвет этой сакуры имеет розовый оттенок, ее называют сидарезакурой, но разве сейчас это имеет значение?

…

Имеет, если ты просто хочешь радоваться жизни. Я научил этому Сэнди, а себя научить не могу, поэтому банально ищу глазами Кина и нахожу его висящим вниз головой, в метрах девяти над землей, причем висящим сквозь дерево.

Я переношусь к нему и спрашиваю:

– Извини, но я хочу задать тебе вопрос…

– Неужели ты догадался? – В голосе Кина неподдельная заинтересованность, однако висит он неподвижно – у меня создается впечатление, что Кин уже стал частью дерева.

– Догадался? – спрашиваю я. – О чем ты?

– Не бери в голову. – Заинтересованность в его голосе пропадает. – Что ты хотел узнать?

– Ты можешь вторгаться во сны Ина? Или сны любого иного призрака?

Сразу, без раздумий, следует ответ.

– Нет.

Это даже немного обижает.

– А Ин может. Он управляет моими снами. Почему сознание маленького мальчика может управлять чужими снами, а твое сознание нет?