Я сделала глоток. А потом еще два следом. Утренние пробежки совсем никак не ассоциировались у меня с насилием. Темные переулки, подвалы, туалеты в ночных клубах, чужие квартиры, даже пустые вагоны метро — я рисовала в сознании совершенно банальные места для зарождения пагубной страсти и неистового совокупления, но беговая тропинка в утреннем лесу неподалеку от жилых домов была слишком бытовой и не предназначенной для этого. Есть места, как будто бы созданные для таких ситуаций: там мы становимся дикими, словно звери, которые страдают бешенством и к тому же давно ничего не ели. Одержимые демоном, словно внутри нас лопается невидимый пузырь, удерживавший до этого самые скотские мысли и желания.
Дьявольское сумасшествие, близкое к алкогольному или наркотическому. Но Паша в тот день был совершенно трезв.
Я знала о насилии больше, чем следовало бы. Я выросла в маленьком провинциальном городе, где девочкам запрещали ходить в одиночку после девяти вечера.
Фактом насилия меня нельзя было удивить. Меня удивляло то, что мы разговаривали об этом за обеденным столом.
— Почему ты не ешь свои спагетти? Ешь.
— Я ем, уже ем. А ты продолжай.
— А тебе не страшно?
— Сейчас нет. Будет страшно, когда я останусь дома одна. Или буду подниматься по темной лестнице подъезда: у нас там никогда не горят лампочки, а лифт постоянно ломается.
— Это плохо. Потому что никогда не знаешь, в какую минуту и где рядом с тобой окажется демон.
— Демон — это ты?
— Это то, что возникло внутри меня. Она какого-то черта бежала впереди меня. На ней были серые спортивные штаны и футболка, которые обтягивали ее с невероятной силой, словно гидрокостюм. Я бежал позади нее и рассматривал ее фигуру: у нее были отличные икры, подтянутые бедра, узкая талия, гладкая спина, классная попа… А еще у нее были длинные волосы, собранные в хвост на затылке. Он дергался в разные стороны от ее движений, и это было так… не знаю почему, но это было так соблазнительно. Конечно, я возбудился. Я очень возбудился.
— А у тебя давно был секс до этого?
— Недавно. У меня тогда не было постоянной подружки, но как раз за пару дней до этого я отлично развлекся с одной красавицей. Развязная блондинка, которая заканчивала юридический и любила громко смеяться. Она пила томатный сок, который постоянно оставался у нее над верхней губой. Этим она меня и зацепила. Ко всему прочему, она откровенно флиртовала со мной своим вырезом на футболке. А тут… я не знаю, клянусь, не знаю, что меня так завело. Я ведь даже лица ее толком не видел. Мозг как будто бы отключился, я весь распух и завелся. У тебя так когда-нибудь было?
— Было, в институте, — я засунула вилку в спагетти и перенеслась на восемь лет назад. — У нас на потоке была одна девочка, которая будила во мне черт знает что. Я знала точно, что мне нравятся мужчины, но оттого эта девочка еще больше манила меня. Мне хотелось прикоснуться к ней, и я все время смотрела на ее губы, а когда она говорила, представляла, как мы целуемся. Это было очень волнительно и совершенно необъяснимо. Мне не было страшно от этого желания, мне было непонятно почему. А ведь нет сильнее возбуждения, чем исследование собственной сексуальности.
Паша снова закурил.
— Я тогда должен был перебежать на другую дорожку, но не сделал этого. Я все думаю: были ли причинами моей похоти злость на друга и бессонная ночь? Мне почему-то хочется списать все на это.
— Сильные эмоции перетекли из уставшего мозга в пенис и нашли выход уже там? Не знаю… Скорее всего, так оно и было, но давай откровенно, Паша: найти тебе оправдание в этой ситуации невозможно. Неправильно. Она ведь не соблазняла тебя?
— Не соблазняла. Она просто бежала впереди и ничего не подозревала. Я не помню своих мыслей, но, по-моему, я и сам тогда еще не подозревал, что сделаю это.
— То есть такого четкого плана — «Изнасилую ее» — у тебя не было?
— Не было, конечно.
— Тогда хорошая новость: ты — не маньяк. Маньяки, как правило, планируют. Плохая — ты все равно мудак.
Паша рассмеялся.
Я заметила, что в большинстве случаев мужчинам нравится, когда женщина оскорбляет их дерзкими словами.
Нас всех с детства учат быть хорошими и послушными, и, нарушая приличия, мы вдруг чувствуем себя по-настоящему свободными. Скованные по рукам и ногам офисными этажами, модными кабаками с модными напитками и выгодной партией в постели, мы жаждем свободы, потому что свобода — это единственное, что нас по- настоящему заводит.