Внутри себя

Совершенно голый иду в неизвестность. Темнота и мрак поглощают меня. Мелкими шажками продвигаюсь вперёд, боясь наткнуться на что-нибудь, или хуже того – споткнуться и упасть. Я и так уже похож на разбитое корыто, поэтому ещё один лишний удар может меня окончательно сломать. Одновременно испытываю страх и радость. Страх, само собой, присутствует, да и в принципе никогда и не оставлял меня. С первых секунд пробуждения он стал моей тенью, частью меня. Страх так глубоко проник в сознание, что кажется, будто выгнать его оттуда уже никогда не получится. В эту минуту он действует как раковая опухоль, стремительно уничтожающая всё живое внутри меня. Всем телом ощущаю мелкую дрожь, которая временами стучит огромными африканскими шаманскими барабанами. А вот радость приютилась аккуратно возле страха. Конечно, я рад – рад тому, что смог покинуть импровизированную камеру пыток. Если честно, то моей радости нет предела. Просто сейчас она так сильно напугана, что не готова взять бразды правления в свои руки. Но всё равно я ощущаю некую свободу, хотя прекрасно понимаю, что это условная свобода. До настоящего освобождения я ещё не добрался, а может и не доберусь никогда.

Здесь абсолютная темнота. Я уже прошёл несколько метров, но такое ощущение, что уже пару километров. Оглядываясь назад, вижу вдалеке утопающий во мраке тусклый свет, исходящий из дверного проёма.

– Ни за что туда не вернусь, – шёпотом говорю я, вытирая лоб.

Лучше умереть прямо здесь и сейчас, чем снова оказаться в пыточной, где то и дело на тебя смотрит красный циклоп. Ни шагу назад, только вперёд, и неважно, что меня там поджидает, наверняка мало чего хорошего. Здесь нет хорошего, только не для меня. Видимо, я этого не заслужил и некто пытается вдолбить мне это в голову. Если какое-то время назад я этого не понимал, то сейчас мне об этом просто кричат в ухо. Куда я иду?

Коридор весьма узкий, тоже бетонный, по крайней мере пол точно сделан из бетона. Здесь также холодно. От тёплой кофты, штанов и шерстяных носков я, конечно, не отказался бы. С каждым шагом тело слабеет, оно истощённо и обескровлено. Начал потихоньку болеть живот, видимо порошок прекращает своё действие. Стоит мне поставить левую ногу на землю, как в левый бок бьёт мощная огненная молния. И такая молния ударяет с каждым пройденным метром. Не знаю, сколько прошёл, но, наверное, метров пятьдесят. Не видя ничего, трудно сориентироваться. Не исключено, что я прошёл не больше десятка-другого, а может и хуже того – брожу по кругу. Отсутствие хоть какого-либо источника света очень сильно деморализует и сбивает с толку, невозможно здраво мыслить и ориентироваться в пространстве.

Больше не могу идти, левый бок горит нестерпимым огнём, словно во мне воспламенилась целая бочка горючего топлива. А вот, наверно, и моя смерть. Радость так и не успела пожить, придётся её похоронить тут же.

Опустился на колени и положил нож на землю. Здоровой рукой, в которой по-прежнему находится снимок, трогаю левый бок. Он горячий, как будто там, под кожей, и в самом деле разгорается настоящий пожар. Что делать, я не знаю. То ли завалиться на холодный пол животом и ждать, пока я умру, то ли продолжать свой путь. Конечно, мне хочется выбрать второй вариант, но он такой тяжёлый. Боль в левом боку словно якорь, упорно препятствующий дальнейшему продвижению.

– Сука, как же больно! – прокашливаю я, пытаясь при этом не впасть в панику.

Надо идти вперёд, встать и идти вперёд, умереть всегда успею. Не ради этого же я окунался в ведро с дерьмом, вскрывал себе брюхо и заживо отрезал палец. Не ради того, чтобы подохнуть как дворовый пёс, которого сбила машина, когда тот решил по-быстрому перебежать оживлённую автотрассу. Я всё это делал ради них, ради тех, кто изображён на снимке. Нащупал снимок и поднёс к глазам – ничего не видно, абсолютно ничего. Где же я? Какой-то бункер, что ли? Да какая разница. Мне захотелось посмотреть на ангелочков, только они могут заставить меня подняться и двигаться вперёд. Но чёртова темнота не даёт мне это сделать.

Закрываю глаза, хотя здесь этого можно было и не делать. Но всё-таки закрываю. Тут же передо мной появляется всё та же зловещая картина – снег, перевёрнутая машина и чёрный мешок с детским телом внутри.

– Я иду к вам, милые мои, – шепчу я в никуда, всё так же стоя на коленях. – Иду к вам!

Возможно, я уже начинаю бредить и не способен отдавать отчёт всему, что говорю и вижу. Предсмертная агония бредёт где-то возле меня, пытаясь обхватить и увести в свой плен. Но я нахожу в себе силы и встаю, убирая её горячие руки с плеч.

Потом, но не сейчас.

Хочу правду.

Умру чуть позже.

Позже.

Ужасно больно, но иного выхода у меня нет. Мои ангелочки заставляют меня преодолеть этот болевой барьер.

Встал.